Наши бесконечные последние дни

Размахивая руками, он изображал своего приятеля Генри Манна: у него случился эпилептический припадок – «взаправдашний припадок», – а он в это время держал полупустую пивную бутылку, которую нашел в клумбе, когда они собирали мусор. Генри, дергая конечностями, облил пивом и себя, и всех, кто собрался вокруг. Йогурт у Оскара почти перелился через край. Уте выхватила у него баночку как раз в тот момент, когда он бросился на пол, изображая Генри: встряхивал белокурыми волосами, дрыгал ногами и извивался всем телом. Уте велела ему немедленно встать и прекратить вести себя так глупо, а я стояла возле чайника и заливалась смехом, глядя на него.

Оскар прекратил «биться в конвульсиях» и сказал мне:

– У тебя зубы совсем гнилые.

Я прикрыла рот рукой.

– Оскар! – воскликнула Уте.

– Ну правда же, – возразил он. – И у нее половины уха нет.

Я схватила себя за волосы над левым ухом. Каждое утро я чуть ли не по часу стояла перед зеркалом, смачивая и вытягивая волосы, в надежде, что за ночь они стали длиннее.

– Вставай, – сказала Уте. – Вставай. Немедленно переоденься, ты весь грязный.

Когда Оскар ушел наверх, Уте поставила чайник, а я села за стол.

– Дантист вылечит тебе зубы, Пегги, – сказала она у меня за спиной. – И волосы скоро отрастут, обещаю. Ты все еще моя красавица.

Она положила руку мне на голову.

Я уткнулась подбородком себе в грудь, но руку не сбросила.

В кухне было жарко, хотя сад за окном побелел от инея. Уте поставила передо мной чашку с чаем, и я инстинктивно обхватила ее ладонями.

– Ты не забыла, что сегодня будут звонить из полиции? – спросила она. – И что днем придут Майкл и твоя подруга Бекки?

Я подумала, что странно называть подругой человека, которого ты не видела девять лет.

Уте села напротив, держа чашку в руке.

– Но может быть, это слишком для одного дня? Может быть, я должна отменить встречу? – сказала она так, словно разговаривала сама с собой.

– С полицией? – усмехнулась я.

Она хотела что-то добавить, но тут мы заметили стоящего в дверях Оскара. В его руках была коробка, и он протягивал ее так, как будто это подарок. Его глаза округлились, а брови приподнялись. У меня мелькнула мысль, что он отрепетировал это извиняющееся выражение лица перед зеркалом в своей комнате.

– Я подумал, что мы могли бы вместе собрать пазл, – сказал он и подошел, чтобы поставить коробку на стол. – Я нашел это в подвале.

На картинке был изображен домик с соломенной крышей, стоящий посреди полянки. На переднем плане у извилистого ручья сидел кролик, а под деревьями, усыпанными ярко-зелеными точками, дымкой расстилались колокольчики. Уте издала звук, который должен был означать, что она не считает картинку подходящей, но за неимением лучшего занятия мы высыпали кусочки пазла на стол и начали их разбирать.

– Эти деревья называются Wintereyes, Зимние Глаза, – сказала я, переворачивая кусочки цветной стороной вверх.

– Wintereichen[20], – поправила Уте.

Она подняла зеленый кусочек, пристально посмотрела на него и переложила в другое место изображением вниз.

– Это дубы, – сказал Оскар, собиравший все голубые кусочки.

Мы все разом подняли головы и улыбнулись. Я – не разжимая губ.

– Ты знаешь немецкий? – спросила я Оскара, глядя вниз.

– Sprechen Sie Deutsch?[21] – произнес он с очень сильным акцентом. – Не, мама не потрудилась меня научить.

Я никогда так ее не поддразнивала.

– Дело не в этом, – ответила Уте, надув губы. – Есть много других вещей, которыми необходимо заниматься.

– А как с фортепиано? Она учила тебя играть? – спросила я.

– Она говорит, это ее инструмент.

Я улыбнулась, прикрыв рот рукой.

– Она и мне так же говорила.

– Просто я не считаю «Бёзендорфер» подходящим инструментом для обучения детей, – вмешалась Уте. – Никто не учится водить машину на «порше». Вот и здесь то же самое.

– Было здорово услышать, как ты играешь, – сказала я.

Я нашла место, где ручей утекал за пределы картинки, и соединила его с другим серебряным кусочком.

– У нас с собой были ноты, – добавила я.

– Я знаю, – сказала Уте. – Лист. Гораздо позже я стала их искать и обнаружила пропажу. Это была очень старая копия, еще из Германии.

– Прости. Случился пожар. И они сгорели.

– Неважно. Я уже не беспокоюсь из-за этих нот.

Мы обе замерли и посмотрели друг на друга, пока Оскар увлеченно продолжал собирать пазл.

– Именно этот этюд я играла, когда мы познакомились с твоим отцом – он переворачивал для меня те самые страницы.

Оскар перестал перебирать кусочки и смотрел на нас, словно ожидая дальнейших откровений, но мы обе молчали. У меня в голове зазвучал Лист, трепещущий и переливающийся, и что-то внутри меня начало распутываться; шов, который когда-то казался прочным, разошелся – тоненькая ниточка ждала, чтобы за нее потянули.

Нам расхотелось заниматься пазлом, и Уте начала готовить обед и Apfelkuchen для гостей. Оскар решил выйти в сад и побегать по замерзшим лужам, поэтому он снова надел пальто.

– Оскар, для прогулок слишком холодно. Это самый холодный ноябрь в Лондоне за всю историю, – сказала Уте, замешивая тесто.

– Наблюдений, – добавила я.