Наши бесконечные последние дни

Мне пришло на ум выражение «противопожарная полоса» – граница вокруг хютте, которую огонь не сможет преодолеть. Я подобрала на грядке садовую лопатку и попыталась прорыть борозду позади хижины, но утоптанная земля в этом месте была слишком твердой, так что мне удалось воткнуть лишь самый кончик лопатки. Кроме того, я поняла, что копаю слишком близко к дому: если огонь подойдет к этой черте, то искры просто перелетят на деревянные стены. Я отошла в сторону деревьев и стала копать в другом месте, вонзая лопатку и отбрасывая комья земли назад. Земля здесь была мягче, но мешали спутанные корни. Всхлипывая, я продолжала ковырять землю и постоянно смотрела то на хютте, то на лес – в надежде, что вот-вот появится отец. Я отчаянно копала, скребла, подрубала корни острым краем лопатки. На ладонях лопались волдыри. И я сдалась.

– Папа! – крикнула я, но он не появился.

Бросив лопатку, я встала на колени и руками стала выгребать землю из-под корней. Когда я обернулась в очередной раз, отец стоял в паре футов от меня, молча прижимая к груди ведро. Я попятилась, как краб: меня испугало его странное появление.

– Ты принес воды? – спросила я.

– Пунцель, я тут подумал… – Он присел на корточки, так что наши глаза оказались на одном уровне.

Я увидела в ведре вещи из хютте – бечевку, эмалированные тарелки, молоток и другие инструменты, было слышно, как в нем перекатываются желуди, – и подумала, что ему, как и мне, пришла в голову идея спасти все что можно.

– Вероятно, пришло время покончить со всем этим.

Отец говорил спокойно. Под мышкой он держал несколько свернутых шкурок.

– С чем покончить?

Я отползла подальше по вскопанной земле, еще больше запачкав пижаму, но он тоже пересел поближе. Лицо у него было темное, а небо за ним – цвета пергамента.

– Со всем этим.

– Нам просто нужна вода.

– Нам не нужно ничего из этого барахла.

Он вытащил моток бечевки и бросил его в лес. Веревка размоталась на лету, но ее хвостик так и остался в ведре.

– Наше время в лесу закончилось, Пунцель.

Отец положил на землю шкурки, поставил ведро и достал из него тарелки. Громыхнул одной о другую, задрал голову и крикнул:

– Попрощайтесь с последними людьми на планете!

Он встал и взвыл, отбивая ритм тарелками, а потом вой перешел в смех. Глаза его глубоко запали, туго натянутая кожа блестела на залысинах.

Я зажала уши; меня ужаснул этот зверь, в которого превратился отец за те несколько минут, что я копала. Он зашвырнул тарелки в лес, словно летающие диски, подобрал ведро и шкурки и направился в сторону пожара. На мгновение я остолбенела, но затем вскочила и побежала вслед, по тянувшейся за ним бечевке.

Огонь подступил совсем близко к поляне, но он все еще полз по земле, поедая листья и ветки на своем пути; толстые стволы он лишь слегка облизывал, а затем двигался дальше. Отец танцевал у самого края огня – то делая шаг вперед, то отпрыгивая подальше от жара. К запаху дыма примешалась какая-то вонь, и я поняла, что он выбросил шкурки. Огонь рассыпáлся искрами и шипел, поглощая мех, у самых его ног. Я попыталась вытащить шкурки, но было слишком горячо.

– Пожалуйста, вернись! – крикнула я, зажимая рот рукой.

Отец в удивлении обернулся – он не ожидал меня здесь увидеть.

– Все в порядке, Пунцель, – сказал он, улыбаясь в мерцающем свете пламени. – Мы уйдем вместе. Я тебя никогда не брошу.

Он наклонился к ведру, достал из него что-то еще и бросил в огонь. Я молча наблюдала, как скручивается слово «Кампанелла», как ноты, линейки и пометки Уте вспыхивают и обращаются в пепел. Оставив ведро, отец зашагал назад к хютте. Я взяла ведро и снова пошла за ним. Отец скидывал с полок все, что попадалось под руку, наполняя второе ведро. Я тянула его за рукав, умоляла остановиться, но он только отмахивался. Все это время он говорил сам с собой, словно меня не было рядом. Смысл был примерно такой: «Момент настал, вот и ответ. Как я мог быть настолько слепым? Конечно, мы уйдем вместе».

Он подошел к пианино и начал выдирать клавиши. Я бросилась к нему и со всей силы ударила его кулаком в живот. В отце еще оставалась сила, так что он скорее от неожиданности согнулся пополам, хватая ртом воздух. Затем он рухнул на пол, прижал колени к груди и заплакал. В промежутках между его рыданиями я, казалось, слышала, как огонь, потрескивая, продвигается сквозь подлесок, и на секунду подумала, что отец прав: было бы легче просто покончить со всем. Я застыла в ожидании того, что произойдет дальше, и почувствовала, что по внутренней стороне бедра бежит струйка – кровь, о которой я совсем забыла, текла по ноге. В тот же момент я увидела через открытую дверь пелену дождя, он двигался через долину в сторону пожара. Я вышла наружу, чтобы встретить его.