Я завернул подарок в коричневую бумагу – это была наша традиция, начавшаяся много лет назад, когда Мюррей впервые посмотрел «Звуки музыки». Мы никогда не дарили друг другу открытки, а вместо них рисовали на оберточной бумаге: иногда писали глубокие и многозначительные цитаты, иногда рисовали узоры или Эйба Линкольна, оседлавшего велоцираптора и рвущегося в бой. По-разному. Например, для Лолы в этом году мы разрисовали бумагу символами из той самой настольной игры про гоблинов и эльфов. Она не впечатлилась.
Сначала я думал написать какое-нибудь стихотворение, романтическую или трогательную цитату, но никак не мог найти подходящую. Поэтому нарисовал Уолтера Уайта простым карандашом: грубый фоторобот, как тот, который всем показывали братья Саламанка в сериале, – и написал: «С днем рождения, бро».
– Ого, – послышалось с лестницы. Я обернулся и увидел Лолу, как всегда, в шмотках из далеких 1990-х. – Генри, да ты круто выглядишь. Суперкруто. Обычно я не обращаю внимания на противоположный пол, но блин.
– Твой удивленный тон намекает, что раньше я выглядел как лох.
– Ну-ка покружись, красавчик.
– Не смей обращаться со мной как с сексуальным объектом, – ответил я, но все же встал и повернулся кругом.
Лола присвистнула.
– Все девчонки будут твои.
Пришли Джорджия и Маз и притащили Понго. Мы стали играть в «я никогда не…» – проигравший выпивал рюмку водки. Но солнце клонилось к закату, а я все еще нервничал. Я поднялся и стащил бутылку красного вина из бара, отнес в подвал и выпил бокал. Это не помогло, и тогда я выпил еще бокал и еще. Когда настало время идти на ярмарку, в бутылке почти ничего не осталось. Мы прибыли на место, когда на ярмарочную площадь уже опустились прохладные розовые сумерки. Нас шатало – не столько от выпитого, сколько от волшебного предвкушения грядущего вечера.
Ла взяла меня под руку, и мы двинулись в толпу.
– Готов? – спросила она.
– Нет.
– Как думаешь, какая она будет сегодня?
– Она абсолютно непредсказуема. Придут ее друзья из Ист-Ривер, так что, наверное, мы поздороваемся, я вручу подарок, и все. Да мне больше ничего и не надо. Давай просто веселиться, Ла. Ты, я и больше никого. Ну их всех.
– Роскошный план, дорогой.
Я не знал, где Грейс, знал лишь, что она точно где-то здесь и окружена незнакомыми мне людьми. Мы впятером пробирались к колесу обозрения. Разноцветные кабинки в вечернем свете сияли как леденцы. Из потрескивающих динамиков у старинной карусели лилась «Полуночная серенада» Гленна Миллера. В очереди за картошкой фри танцевала пожилая пара.
И тут я увидел ее в толпе. Люди расступились, будто почувствовали, что я смотрю на нее.
Это была Грейс Таун и не Грейс Таун.
На ней было красное пальто, а на губах – красная помада. Она вымыла голову, завила волосы, и они падали ей на плечи медово-золотистыми волнами. Ее кожа перестала быть землистой, как будто выходные она провела на солнце; она даже нарумянилась, словно ей хотелось хорошо выглядеть. Теперь я понял, почему, впервые увидев Грейс, Лола сравнила ее с Иди Седжвик: они обе были роковыми красотками и выглядели так, будто только что чуть не умерли от передозировки, но вернулись к жизни после инъекции адреналина. Грейс сияла, блистала, словно звезды взорвались и отдали ей свои атомы, заставив ее светиться изнутри. Никогда не видел ничего столь невыносимо прекрасного.
Вокруг нее толпились люди (я знал, что так будет). Я и раньше видел в ней проблески той девчонки, которой она была раньше, той, что собирает вокруг себя толпу друзей, – но теперь передо мной было живое доказательство. Грейс заметила, что я пялюсь на нее, улыбнулась и поманила меня рукой.
– Генри, – прошептала Лола и сжала мою руку, – не надо.
– Лола, взгляни на нее.
– Я вижу. Это ловушка.
Я ничего не ответил, но Лола была моим лучшим другом и знала меня всю жизнь. Поэтому она вздохнула и отпустила меня.
– Будь осторожен.
Мы с Грейс пошли навстречу друг другу сквозь толпу, шагая медленнее, чем спешащие куда-то люди. Казалось, время замедлилось, как будто мы плыли в меду, густом, сладком и золотистом.
– Вот это да, – сказал я, и она устало улыбнулась, как улыбалась всегда.
– Давно не виделись, – ответила она и разгладила складки на красном шерстяном пальто.
И я понял по легкости ее тона, по тому, как беспечно и ласково звучал ее голос, что она тоже пьяна.
– Я в этих шмотках себя собой не чувствую.
Я провел рукой по ее холодной щеке. Грейс улыбнулась и поцеловала мою ладонь.
– Ты прекрасна, – сказал я, – я скучал.
– Это можно исправить.
Она взяла меня за руку и увела от своих и моих друзей. Я думал, что проведу вечер вдали от нее, украдкой поглядывая на нее через площадь, рассчитывал, что мы словечком перебросимся, не больше. Но теперь она держала меня за руку, наши пальцы переплелись, как в тот вечер, когда мы возвращались из кино и я еще не сомневался, что мы будем вместе.