Наши химические сердца

– С самого детства они скармливали тебе это дерьмо. «Любовь все стерпит, любовь все простит». Но любовь имеет научное объяснение, дружище. Это всего лишь химическая реакция в мозгу. Иногда реакция длится всю жизнь, повторяясь снова и снова. А иногда – нет. Бывает, атомы взрываются, как звезды, и начинают гаснуть. Внутри нас бьются химические сердца. Но значит ли это, что любовь не прекрасна? Конечно, нет. И когда люди говорят «половина браков заканчивается разводом» и оправдывают этой статистикой свое нежелание жениться, я их просто не понимаю. Если любовь закончилась, это вовсе не значит, что она была ненастоящей. Мама с папой все время ругались. Ты-то, наверное, привык видеть, что они в рот друг другу смотрят, но в мое время они чуть ли не дрались. И вот однажды мама разбудила меня, помогла собрать рюкзак – и дело с концом. В следующий раз я увидела свою комнату лишь через три месяца, когда мы вернулись.

– А ты знаешь, почему она ушла?

– Потому что разлюбила его. Химическая реакция кончилась. Вот почему. Только и всего. Не бывает идеальной любви, Генри.

– Но почему они снова сошлись?

– Она узнала, что беременна.

– Мама вернулась из-за меня?

– Не знаю. Возможно. Наверное, так и было. Они все еще любят друг друга, они лучшие друзья, но они не влюблены. Давно уже. И нельзя жить и искать в каждом встречном родственную душу. Нет никаких родственных душ. Когда кто-то становится твоей родственной душой, в этом целиком и полностью твоя заслуга.

– Знаю. Нет, правда знаю. Просто… просто я не могу представить, что когда-нибудь снова смогу вложить в другого человека столько сил, времени, энергии, столько себя. Как начать все с начала с кем-то еще?

– А как писатели начинают новую книгу, когда последняя дописана? Как спортсмены после травмы начинают тренироваться с нуля?

– Боже. Зачем вообще делать это несколько раз?

– Влюбляться?

Я кивнул.

Сэйди усмехнулась:

– С точки зрения биологии – с целью продолжения человеческой расы. С точки зрения логики – потому что вначале все кажется прекрасным. И никто не видит, что рельсы резко сворачивают в сторону, а потом останавливаться уже слишком поздно. И когда садишься на этот поезд…

– Смотрю, тебе нравится сравнение с поездом.

– Ш-ш-ш, уже поздно выпрыгивать из вагона. Итак, когда садишься в поезд, надеешься, что хоть этот в кои- то веки не сойдет с рельсов. И вполне может быть, что так и произойдет, но даже если катастрофа неминуема, ехать все равно нужно – чтобы узнать.

– А почему нельзя остаться на станции?

– Можно. Но так никогда никуда не уедешь.

– Ого. Ничего себе философия.

– Мне надо было стать философом.

– Я хочу ее вернуть, Сэйди.

– Я знаю, малыш. И знаю, что все будут говорить: на ней свет клином не сошелся и прочее – и от этого тебе будет только хуже. Я могла бы рассказать, что сейчас происходит в твоем мозгу, с научной точки зрения. Как он пытается справиться с болью, столь же сильной, как если задеть зубной нерв, но не может обнаружить источник боли, поэтому ее чувствуешь везде. Я могла бы рассказать, что, когда ты влюбляешься, реагируют те же участки твоего мозга, что отвечают за голод или жажду. И когда любимый человек тебя оставляет, тебе не хватает его, как воды, как еды, у тебя начинается настоящая ломка, как у наркомана. Все это кажется очень поэтичным, преувеличенным, драматичным, но это не так. Разбитое сердце, как и любовь, – чистая наука. Так что поверь мне на слово: сейчас тебе больно, но пройдет время – и раны заживут.

– Черт, Садс. Ты пустила в ход тяжелую артиллерию.

Сэйди откинула голову и закрыла глаза:

– Я аж прослезилась, маленький ублюдок. Ты только посмотри на меня. Сижу здесь, делюсь великими откровениями. А ты хоть был с ней счастлив? Со стороны выглядит, будто с первого дня все было непросто. Сначала ты узнал, что у нее парень погиб, потом она пропала. Был ли хоть месяц, неделя или день, когда ты мог сказать: «Да, это оно. Вот так я хочу жить. Вот бы этот день длился вечно»? Были у тебя такие дни?

Я закрыл глаза и задумался. Попытался вспомнить период чуть более двух часов, когда чувствовал себя рядом с Грейс по-настоящему счастливым. Но вспомнил лишь тревогу и стресс, боль, грусть и кислоту в животе, разъедающую легкие. Я помнил, как любил ее, отчаянно любил. Был тот вечер, когда мы возвращались домой из кино и держались за руки, и я готов был поклясться, что однажды женюсь на ней. И ярмарка в День благодарения, всего второй раз, когда я видел ее в одежде, не принадлежавшей Дому. Короткие яркие вспышки счастья, не дольше разряда молнии в полной темноте.

Я открыл глаза.

– Вот черт, – тихо проговорил я.

– Так я и думала.

– Но я не готов признать, что все это было зря, что вся эта боль была зря и то, что у нас было, – ненастоящее.

Сэйди отвесила мне щелбан.