— Вера побудила меня, говорил Александр однажды кн.Мещерской, отдаться Тому, Кто говорил мне в псалме 90, и внушала мне уверенность, давала силы совершенно для меня новые. При каждой трудности, при каждом вопросе, я преклонялся к ногам моего небесного Отца или, углубляясь на несколько минут в себя, взывал к Нему из глубины сердца и все чудесным образом устраивалось; все затруднения исчезали перед Господом, Который шел впереди меня.
С этих пор Александр часто предавался созерцательной молитве и особенно любил беседовать о внутреннем действии Св.Духа и его влиянии на человека, т. е. именно о том, о чем твердили все мистики. Такое настроение государя поддерживалось и последующими обстоятельствами.
1-го октября, в день Покрова Пресвятыя Богородицы, Филарет освящал домовую церковь кн.Голицына, в присутствии Св.Синода и блестящего собрания дворянства. В то время Наполеон не покидал еще Москвы и, под впечатлением тяжелых дней, проповедник указывал на необходимость всегдашней готовности к принятию в себя Царя славы.
«И между тем Господь при дверех, говорил Филарет. Какой раб может пренебрегать посещением владыки своего и какой владыка может снести такое пренебрежение? Может ли богатый оставить нищего толцать в ворота свои от утра и до вечера и нищий не проклясть жестокосердого? Но ты, Господи, с неизреченными сокровищами щедрот Твоих, с того времени, как воссиял надо мною свет Евангелия Твоего, стоишь y вечных врат души моей, а я не внемлю Твоим кротким толцаниям, и вратами тления убегаю скитаться по миру, и просить y врагов Твоих моей погибели» [261]
.Если припомнить, что слова эти произносились среди губительной войны, при получении отовсюду известий об оскорблении святыни и осквернении православных храмов, то можно представить себе, какое впечатление должна была эта проповедь произвести на присутствовавших и притом таких, в которых, по словам Филарета, с почтением можно было видеть примеры благочестия.
23-го октября Филарет опять служил в церкви князя Голицына, и его убеждали повторит ту же проповедь, «но я, говорит он [262]
, не мог себя принудить к тому и говорил вместо того Беседу [263], которую присем прилагаю». Беседа эта была повторена в том же храме 30-го ноября в присутствии императора Александра и вызвала полное его одобрение.«Что мя зовете Господи, Господи и не творите яже глаголю? говорил Филарет. Страшный гнев Господа открывается нам, слушатели, в сем изречении Евангелия! Он укоряет не только тех, которые хулят и забывают святое имя Его, но и тех, которые с благоговением обносят оное в устах своих. И так неужели Бога оскорблять можно и молитвой? Можно, если устная молитва не сопутствуется сердечной, а сердечная не сопровождается творительной молитвой...»
Далее касаясь прошения: да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, Филарет спрашивал: «не многие ли из нас в легкомысленных мечтаниях созидают здесь каждый собственное царство? Сын силы думает начертать другим закон страха и унижения (Наполеон); мнящийся быть мудрым хочет владычествовать пером в царстве мнений; легкомысленный мечтает быть законодателем в удовольствиях и забавах; корыстолюбивый устрояет темное царство и собирает бездушных подданных своих в сокровищницах» [264]
.Неудивительно, что после этой проповеди Филарет слышал со строны высочайшей особы такие слова кротости, которые растопляли его, как воск; такие слова благочестия, которые воспламеняли его.
Борьба с Наполеоном и победы, одержанные русским народом, дали России первенствующее политическое положение среди европейских держав, а императору Александру — имя освободителя Европы. Неожиданные последствия войны, превышавшие самые большие желания и самые отважные предположения, естественно приписывались Божественной силе, действовавшей наперекор земным рассчетам. Все преклонились перед этою силою и в ней одной видели свое спасение. Сам Александр I, отрицая значение своего влияния, смотрел на себя, как на орудие Провидения, и на медали, учрежденной в память 1812 года, повелел начертать следующие высокознаменательные слова: «Не нам, не нам, но имени Твоему даждь славу».