Наши разногласия. К вопросу о роли личности в истории. Основные вопросы марксизма

Теперь пора нам кончать с общиной. Мы изложили свой взгляд на ее историю вообще и на положение ее в России в частности. Мы подтверждали свои слова фактами и примерами, заставляли часто говорить за нас самих народников. Наше исследование по необходимости было бегло и поверхностно. Мы не только не могли перечислить всех подтверждающих нашу мысль и уже замеченных исследователями явлений; но пределы нашего труда не позволили нам указать даже на все те, очень важные теперь в жизни земледельца, тенденции, развитие которых несовместимо с общинным принципом. И, несмотря на все это, мы можем сказать, что наши положения не были голословными. Приведенных примеров, указанных тенденций совершенно достаточно для защиты наших положений. Серьезное сомнение невозможно. Всякий беспристрастный наблюдатель видит, что наша община переживает тяжелый кризис, что самый этот кризис близится к концу, и первобытный аграрный коммунизм готовится уступить место личному или подворному владению. Многоразличны виды этого владения, часто внедряется оно в деревню под покровом привычных общинных отношений. Но старая форма не в силах изменить новое содержание: она сама должна будет примениться к нему или погибнуть окончательно. И этот переворот, совершающийся все с бóльшей и бóльшей интенсивностью, этот процесс разложения, с каждым днем распространяющийся и в «ширь», и в «глубь», охватывающий все более и более широкое пространство – вносит коренные изменения в привычки и миросозерцание крестьян. В то время, как наши славянофильствующие революционеры утешаются тем соображением, что «три четверти» наших фабричных рабочих «вовсе не пролетарии, а половина работает на фабриках временно и чуть не случайно»[167], – сами крестьяне отлично сознают, что современная община далеко не такова, как была прежде, и что связь земледельца с землею разрывается все более и более. «Бегут молодые-то, друг мой сладкий, бегут от земли… Город их смущает», говорят крестьяне в «Деревенских буднях» г. Златовратского. И действительно, город все более и более подчиняет себе деревню, он вносит в нее свою «цивилизацию», свою погоню за наживою, свой антагонизм между богатыми и бедными; он возвышает одних, принижает других, создает «образованного» кулака и целую армию «воздушного народа», игнорирует иеремиады деревенских старичков и безжалостно вырывает почву из-под ног наших реформаторов и революционеров старого, так сказать, физиократического пошиба. Здесь-то на отношении к этому процессу коренной переделки наших деревенских «устоев» и выясняется все бессилие того миросозерцания, которое Маркс и Энгельс заклеймили названием метафизического. «Для метафизика вещи и их умственные образы, т. е. понятия, суть отдельные, неизменные, застывшие, раз-навсегда данные предметы, подлежащие исследованию один после другого и один независимо от другого. Он мыслит законченными, непосредственными противоположениями; речь его состоит из: да – да, нет – нет, что сверх того, то от лукавого. Для него вещь существует или не существует, для него предмет не может быть самим собою и одновременно быть чем-нибудь другим». Именно таково миросозерцание и приемы мысли г-на Тихомирова. Для него «народ» есть застывшее, неизменное, раз-навсегда данное понятие, для него община «существует или не существует», для него крестьянин общинник «не может быть самим собою и одновременно быть чем-нибудь другим», т. е., в данном случае, представителем принципа индивидуализма, невольным, но зато и неудержимым разрушителем общины. Г-н Тихомиров «мыслит законченными непосредственными противоположениями», ему непонятно, как можно признавать полезное действие капитализма и в то же время организовать рабочих для борьбы с ним, как можно отстаивать принцип коллективизма и в то же время видеть торжество прогресса в разложении одного из конкретных проявлений этого принципа. В качестве «человека, последовательного и умеющего собою жертвовать», наш метафизик полагает, что людям, убежденным в «исторической неизбежности русского капитализма», остается лишь поступать на службу к «рыцарям первоначального накопления». Его аргументация может быть классическим образчиком метафизического мышления. «Рабочий, способный к классовой диктатуре, почти не существует. Стало быть, политической власти ему не доставишь. Не гораздо ли выгоднее временно совершенно оставить социализм, как бесполезную и вредную помеху ближайшей и необходимой цели?» Г-н Тихомиров не понимает, что рабочий, не способный к классовой диктатуре, может ежегодно и ежедневно становиться все более и более способным к ней, и что рост этой способности в значительной степени зависит от воздействия людей, понявших смысл исторического развития. Речь нашего автора «состоит из: да – да, нет – нет, что сверх того, то от лукавого».