Наши разногласия. К вопросу о роли личности в истории. Основные вопросы марксизма

Коммунистическая революция рабочего класса никоим образом не может вырасти из того мещанско-крестьянского социализма, проповедниками которого являются в настоящее время почти все наши революционеры.

По внутреннему характеру своей организации, сельская община прежде всего стремится уступить место буржуазным, а не коммунистическим формам общежития.

При переходе к этим последним, ей предстоит не активная, а пассивная роль; она не в состоянии двинуть Россию на путь коммунизма; она может только менее сопротивляться такому движению, чем мелкое подворное землевладение.

Инициативу коммунистического движения может взять на себя лишь рабочий класс наших промышленных центров, – класс, освобождение которого может быть достигнуто только путем его собственных сознательных усилий.

Раз поняв эти простые истины, русские социалисты «из привилегированной среды» оставят помыслы о захвате власти, предоставляя его нашей рабочей социалистической партии будущего. Их усилия направятся тогда лишь к созданию такой партии и к устранению всех условий, неблагоприятных для ее роста и развития.

Само собою понятно, что такого рода деятельность не может иметь ничего общего с тем объединением рабочего класса посредством «обезземеления, штрафов и зуботычин», о котором говорит г-н Тихомиров, как об исходе, единственно возможном в настоящее время для русских социал-демократов. Одной этой выдумки было бы достаточно для увековечения литературного имени нашего автора, если бы она, подобно всем прочим его выводам, не отличалась полным отсутствием оригинальности. Наш автор и в этом случае повторил лишь то, что давно уже говорилось и печаталось нашими легальными и нелегальными народниками. Даже беллетристы «мужиковствующего» направления отводили марксистам в своих произведениях роль каких-то приспешников капитализма. Года два тому назад г-н Эртель поместил в «Вестнике Европы» повесть «Волконская барышня». В этом забавном произведении фигурируют и либеральный землевладелец, и просвещенный буржуа, и народник – занимающийся отчасти собиранием песен, а отчасти амурами с героиней повести, – и, наконец, марксист, посвятивший свои силы на усовершенствование земледельческой культуры в имении либерала-помещика. Эртелевский марксист не любит, правда, «штрафов и зуботычин», но он приходит в восторг при одной мысли о приобретении помещиком какой-нибудь новой машины, не говорим уже о заводе или фабрике. Он так проникся интересами капитализма, что немедленно заключает тесный и братский союз с упомянутым уже просвещенным буржуа, как только последний приезжает в гости к его патрону. Такая «программа», действительно, не заключает в себе ничего привлекательного, но в этом не виноват ни марксизм вообще, ни упомянутый марксист в частности. Этот последний мог придумать лишь такую программу, какой угодно было наградить его г-ну Эртелю. Давно уже замечено, что яблоко недалеко падает от яблони, и что герои беллетристических произведений не бывают догадливее их авторов. В подтверждение этой старой истины можно было бы привести то новое доказательство, что сам эртелевский народник говорит целый ряд ни с чем не сообразных вещей, например, в разговоре с марксистом, которого он уверяет, что теперь Марксу «пришел карачун», вследствие появления каких-то новых статей в каких-то русских журналах (уж не статей ли г. В.В. в «Отечественных записках»?). Если читатель примет в соображение эту истину, то, снимая вину с «марксиста», он тем более снисходительно должен будет отнестись к самому марксизму, преступление которого заключается лишь в том, что его не в силах были понять и оценить русские самобытники.