Наши тонкие струны

Пару секунд она прислушивается. Потом громко стучит в дверь.

– Эй, господа музыканты! Рекомендую ходить в ванную по одному, а не дуэтом. Пока что это только предупреждение. Но уже последнее.

За дверью легкая паника. Спустя несколько мгновений шум воды стихает. Только слышно, как кто-то (к счастью, кто-то один) поспешно натягивает футболку. Сослепу врезается локтем в батарею и шипит от боли.

– Да мы ничего такого и не делали, мам, – правдиво (ну, почти) говорит Крис. – И это… у нас не дуэт. У нас квартет. Самый лучший в мире.

026. Нервы, как веревки

Ночью квартет честно распался – мальчики налево, девочки направо. Если кто-то думает, что мама не заглянула и не проверила, он ошибается. Проверила.

В правой половине комнаты, за перегородкой, Маша и Крис устроились на широкой кровати. На разных подушках, маленькой и побольше. Крис под легким летним одеялком, Маша – под клетчатым пледом. Тесновато, но уютно.

Пока горел свет, Крис успела рассмотреть машкину фигуру в зеркале. И нашла ее идеальной. Если бы… если бы не адский шрам на шее.

Сама она постеснялась засветиться на том же экране. Так и сидела на кровати, обхватив коленки руками.

Машка проскальзывает к стенке, чтобы волчок не кусал.

Натягивает плед на подбородок.

– Сейчас смешно было, – говорит тихонько Крис. – Я такая в ванную захожу, а там наш Сережка. Так перепугался, даже облился весь.

– Ты его полотенчиком вытерла? Махровеньким?

– Обойдется.

В полутьме Машка сняла маску. С левой стороны даже шрам почти не заметен.

– А ты не думаешь, что у него к тебе все серьезно?

– Да это вообще не моя проблема, – легко отрекается Крис. – Ну, он милый. Чего ж теперь.

– Правда?

– Примерно так.

Крис умолкает. Она и сама не всегда знает, что с ней происходит. И это уже проблема.

– Ну да, он милый, – повторяет она еще тише. – Красивый. У него руки сильные… только он же… ничего не умеет. Боится всего. У него же еще никого не было, кроме аккордеона. Что я, не вижу?

– Ты любишь только тех, кто умеет?

– Н-ну… да. Так получилось.

Нет, признаваться по-прежнему нельзя. Можно только попытаться объяснить.

– Я люблю тех, кто не боится, – шепчет Крис. – Я помню… в самый первый раз… он не боялся. Все, что он делал, мне это не нравилось… но мне нравилось, что он не боялся. Он был настойчивым. Настоящим.

– Я… не понимаю, как это. Ты же не хотела… с ним?

Крис шмыгает носом. Можно подумать, что она вот-вот расплачется. Но это не так.

– Я даже не знаю, хотела или нет, – говорит она. – Все само получилось. Понимаешь, это так интересно, когда тебя… включают. Как ламповый усилитель. Какой-нибудь «Маршалл». Вот ты его включаешь – щелк! И в нем нагреваются лампы. И светятся таким рыженьким светом. И становится тепло… внутри…

– Рыженьким светом, – повторяет Машка.

– Это он мне сам однажды подсказал… такое сравнение. Он говорил: в каждом человеке нужно зажечь огонь. И типа он это умеет. Он говорил: огонь, иди за мной. Это из какого-то фильма. Только я не думала, что он так делает… со всеми. Со многими другими.

– И ты его… все еще любишь?

– Я его ненавижу. Теперь.

– А тогда?

– Тогда… мне все нравилось. И нравилось то, что это нельзя. Я делала это назло всем, понимаешь? И еще… мне хотелось всему научиться. Чтобы девчонки в школе завидовали. Скажи, я вела себя как дура? Как шлюха малолетняя?

Маша не знает, что на это ответить.

– Просто я влипла по уши. Он говорил мне: мой рыжик. Мой пушистик. Я помню.

Крис глотает слезы. Всем известно: самые горькие слезы – это когда жалеешь себя. Но Крис никому не покажет, что плачет. Она лежит, уткнувшись носом в подушку.

Маша гладит ее по худенькому плечу. Находит в темноте ее руку. Крис дрожит всем телом, как от холода.

– Не грусти, – говорит Маша. – Со мной тоже все было плохо. Рассказать?

Крис сжимает пальцы в ответ. Это значит: да. Пусть сегодня будет ночь признаний.

– У меня вообще никогда никого не было, – говорит Маша. – Ну, ни парней… ни подруг. Обычно говорят: еще никогда не было. Но это не мой случай… мне иногда кажется, что у меня и вовсе никого не может быть…

– Почему? – говорит Крис, не поднимая головы от подушки.

– Не знаю. Я ничего не чувствую. Ты сейчас рассказываешь мне, как это бывает… а я даже не уверена, что мне это нужно.

– Ты? Не чувствуешь?

Она еще сильнее сжимает пальцы. Теперь она может слышать машкин пульс. И наоборот, наверно, тоже.

Сказать по правде, Крис проделывала такой фокус с несколькими мальчишками, и результаты получались противоречивыми. Да и не всегда это хорошо, когда у парня часто-часто бьется сердце.

Они все хотят… быть с тобой. Каждый хочет. Но хочешь ли ты быть с ними?

(Иногда – да).

Машкино сердце – холодное. И запястье тоже. А то, что она говорит, звучит еще холоднее:

– Прости, Крис. Ты лучше всех. Но я не такая, как ты. Я ни в кого не влюбляюсь уже очень давно… И я не уверена, случалось ли это вообще когда-нибудь.

– Так не бывает…