Наши тонкие струны

Маша сидит на заднем сиденье. Ей видно лицо таксиста в зеркале. По законам оптики это означает, что и он видит ее лицо.

Ей хочется отсесть подальше, но некуда, и ремень безопасности мешает.

Когда машина тормозит перед светофором, водитель неожиданно улыбается:

– Вот и правильно, что маска носишь. Если платок наденешь, совсем хорошо будет.

Маша стискивает зубы, но он не видит.

– А хочешь, покатаемся? – спрашивает водитель. – Время еще детское.

Маша хмурит брови. Надо бы включить режим девочки-Уэнздей, но он все равно не оценит этого образа.

– Да ты не волнуйся, – говорит таксист. – Давай пересаживайся вперед, поговорим с тобой, туда-сюда. Тебе скучно не будет, я отвечаю. Ты мне еще отзыв хороший напишешь.

Маша молча мотает головой.

– Ты говорить не умеешь?

Маша тянет вниз масочку. Глаза водителя становятся круглыми, как маслины.

– Извини, да? – говорит он. – Я не знал, что ты совсем больной.

А сам что-то вполголоса шепчет, будто молится. Но Маша больше не глядит на него. Возвращает маску на место. Смотрит на экранчик телефона: да, вот они уже и приехали.

008. Я вижу твой сон

За окном ее комнаты – одинаковые многоэтажки. Край неба еще алый, но вверху, в лиловом сумраке, уже мерцают звезды. В Архангельске в это время года светло как днем.

В студгородке у нее отдельное жилье. Чтобы за это заплатить, ей пришлось сдать родительскую квартиру. В восемнадцать это уже можно, и никто не заругает, потому что некому.

Но и возвращаться ей некуда. Она так решила и уже не передумает.

За стеной – обычная комната на четверых. Оттуда доносится глухой шум и голоса. Девчонкам, кажется, весело. Наверно, у них даже есть винчик.

У Маши есть лекарства в тумбочке. Без них ей трудно заснуть.

Ее не беспокоит одиночество, нет. Общительный таксист ошибся. Она не скучает. Она давно не скучает ни о ком.

Ей просто грустно. А это другое.

Крис хочет с ней дружить?

Как странно. Ведь она, Маша, ни о чем подобном не говорила. И не сказала бы никогда. Даже язык бы не повернулся.

Она слишком привыкла к одиночеству.

Блин. Теперь девицы за стенкой взялись кому-то звонить. Визгливые голоса перебивают друг друга.

Вот кому бы исполнять «Валенки».

Маше смешно.

Она выходит в коридор и останавливается у соседской двери. Эх, эх. Конечно, все было бы по-другому, если бы она могла сейчас вот так просто постучаться, потянуть за ручку и войти. Посидеть с ними, поржать, посплетничать про парней-придурков.

Но у нее не получится. Даже пробовать не стоит. К тому же, как представишь их лица, когда они тебя увидят… когда внезапно перестанут смеяться… и даже вежливо пообещают вести себя потише… только бы ты скорее ушла. Чертова уродка в своем наморднике.

Совсем больная, да?

Тут из-за ее приоткрытой двери раздается звонкий бульк, будто кто-то кинул камушек в реку: телефон принял сообщение.

Маша возвращается в комнату.

Нажимает на иконку и слушает голос.

«Маш, привет, – говорит Крис. – Стесняюсь звонить, вдруг не ко времени. Ты нормально добралась? Напиши пару слов, если да. Если не напишешь – значит, нет, и тогда я буду волноваться».

Маша шлет ей эмодзи в виде злобного арабского ассасина в черной масочке. Это как бы автопортрет. Не выдерживает и добавляет сердечко. Крис не обидится.

В ответ приходит гифка с рыжим котиком.

За окном становится еще темнее. Луна появляется на краю неба, и Маше не хочется задвигать шторы. Хочется что-нибудь спеть для этой луны, как поют молодые волки в северных лесах. Маша знает, о чем поют эти волки. О любви и об одиночестве. О том, чего им больше всего хочется: гоняться друг за другом по темному лесу, настигать и уже никогда не отпускать до самой смерти. То ли подружку, то ли добычу, если это не одно и то же.

Маша кусает губы до крови. Лучше бы этого не делать. Она никогда не забудет… вкус крови на губах. Розовую пену из разорванного горла.

Маша закрывает глаза. Вот бы ей это больше не снилось.

Должно быть, таблетки все же действуют. Ее мысли текут неспешно и бессвязно, не цепляясь одна за другую. Это плохо. Никогда не знаешь, куда унесут тебя такие мысли.

Она берет с тумбочки телефон. Но никому звонить она не будет.

У нее тоже есть секрет. Иногда она любит разговаривать сама с собой. Как шутила бабушка: приятно поговорить с умным человеком. Жаль, что альцгеймер сделал эту шутку неактуальной.

Да, Маша любит спонтанные монологи. Чтобы это не выглядело совсем уж шизофренично, она записывает их на диктофон. Так солиднее. Это уже не бред, это автофикшн.

Вот только Маша никогда не переслушивает свои записи.

«Мне иногда кажется, что я живу вместо кого-то другого», – говорит она и умолкает ненадолго.

Ничего, программа уберет паузы.

«Нет, не так. Это было бы слишком просто. Синдром самозванца, только и всего. Нытье в расчете на похвалу. Чтобы кто-то непременно бросился тебя утешать: у тебя такой голос, Маша… такой талант. Нет… здесь все иначе. Кто-то другой живет во мне, вместо меня».