Наши в ТАССе

– Здесь не хватает слова будет. Что это за правка? «Отправил институт чертежи на завод». А об установке говорится в настоящем времени.

– Доходчивей так.

– Надо править, чтоб не слишком было доходчиво. Соберу летучку. Просто будем ругаться.

– Будем.

Через полчаса летучка.

Медведев выпевает:

– Плохо ведём книгу учёта. Не сидим на месте. Правим плохо. Особенно Санжаровский.

Я молчу. Мысленно прокручиваю свою будущую речь: «Очень жаль, что вы разучились говорить. Вы хрипите. Жёлчь, ненависть. Что это за метода?»

Выговорившись, он вопрошает:

– Ну, кто будет? Кто? Кто хочет сказать?

Молчат.

– Тогда можно и кончать.

Вечно кричащий глухой Лисин съехидничал:

– У нас очень шумно.

И снова тишина.

Иванов:

– Вы знаете, за что ругали Молчанова на планёрке?

– Молодой, а тон не тот взял. За это, – пояснил Медведев.

И снова тишь. Так молча и разошлись.

25 марта Актив

На шестом этаже идёт собрание актива.

Медведев, Новиков, Бузулук там.

Кот из избы – мышки пляшут лезгинку с ножами в зубах.

Татьяна ощеривается.

– Посмотри, – тычет в открытый рот. – Вставили! Теперь я могу укусить не условно, а натурально! – И залилась по-собачьи: – Ав-ав-ав! Ав-ав-ав!!!

Артёмов и Лисин стали вспоминать прошлое.

– В войну я был корреспондентом ТАССа в Свердловске, – грустно улыбается Иван Палыч. – На «Уралмаше» сделали какое-то доброе дело. Собрали печать. Дали мне три удп (ударный дополнительный паёк). Я почему-то называл его – умрёшь днём позже. Ну… Рассказали нам о делах. Устроили ужин. Все бросились пить. Чтоб не спиться и не забыть передать материал в Москву, я отправил информацию и вернулся. Пили всю ночь. Утром шлёпаем к директору: «Дай похмелиться». А он: «Вы хоть написали о том, ради чего мы вас звали?» Тут передают по радио известия. Читают мою заметку. Я поднял руку к брехаловке на стене: «А это что?» Он вызвал завхоза и приказал: «Остановите машину там какую, отдайте им весь спирт. Иначе их не выпроводишь!»

– А у меня, – хвалится Лисин, – есть фотография: я читаю заметку Хрущу. Апрель пятьдесят шестого. Лондон. Я молоденький… Корреспондент ТАСС… Сопровождал Хрущёва в поездке по Англии. Никто из журналистской братии не решается подойти к вождю. А я махнул на все условности. Написал очередной отчёт и подошёл: «Никита Сергеевич, разрешите прочитать заметку для ТАСС». – «Читай». Читаю. А он приговаривает: «Ничего… Ничего… Правильно всё!»

– А я был с ним в Калиновке, – вздыхает Иван Павлович. – Нам сказали, что завтра рано уедем. Вечером я побрился. Утром вышел из вагона. А рань. Июль. Солнце. Навстречу Хрущёв. Поднял руку: «Здравствуйте, пресса! Ну как спалось?» – «Хорошо, Никита Сергеевич!» – «Ну и хорошо!» Смотрю, а у него за спиной летят Воронов, Подгорный. Брюки на бегу застёгивают. Проспали!.. Написал я отчёт. Но в конторе меня так отредактировали!.. Расхвалили то, что он ругал. Пришли на самолёте газеты. Я взял «Советскую Россию», глянул по диагонали свой материал и стал заикаться. Хрущёв, Воронов набросились на «Правду». Ребята из «Правды» успокаивают: «Не волнуйся. Кроме «Правды» они ничего не будут читать». Так и есть. Прочли и поехали. А я всё думал. Прочтёт вот и заорёт: «Какой мудак в ТАССе послал вас сюда?!» Он же темпераментный был. Как-то на выставке тракторов кто-то из сельхозбоссов спросил: «Никита Сергеевич, какой трактор запускать в серию?» Мне Хрущёв и говорит: «Вы слыхали? Один трактор хорош на мягкой почве, другой – на твёрдой. Это всякий идиот знает, а он меня спрашивает!»

26 марта Малый эшафот

Меня кликнули на малый эшафот. На планёрку.

Едва я переступил порожек, Беляев мне гахнул:

– Ты неквалифицированный журналист!

– То есть?

– Ты неаккуратно выправил заметку Сошина из Куйбышева. Столько помарок, столько грязи…

– Вы путаете журналистику с каллиграфией.

– За такую грязь… Это ж хулиганство, за которое пять суток не дают. А я бы в морду дал!

– Кулаки приберегите своим деткам.

– Иша какой вумнявый! Вся рота в ногу, а один фельдфебель не в ногу. Возьми оригинал!

Я делаю вид, что ничего не слышу, и ухожу.

28 марта, суббота

Утро. Солнце.

Подрезая топором снег – его горы! – бегу ломать дом за железнодорожной линией. Там, у озерка, уже переселили народ в новые дома. Пустующие гнилые недоскрёбы разбирают кому не лень.

Мне не лень.

Надо надёргать добра на террасу.

Навстречу идёт мама с дочкой:

– С вами встречаться опасно… Топор…

– Да я хороший! И топор у меня хороший.

Руки изорвал в кровь, но набрал себе целую машину на террасу.

За пятёрку перевёз один малый.

31 марта Дунуть за визой на кубу?

Ко Дню геолога – 5 апреля – подготовил беседу с министром геологии Сидоренко.

Медведев целую неделю мариновал статью.

Наконец беседу подписал и Колесов, убрав мою фамилию.

Я дал искру.

Круто в обиде вспылил.

Да делать нечего, лечу в министерство за визой Сидоренки.

И тут облом.

Сидоренко на Кубе. Дунуть за визой на Кубу? Могут не пустить.

Помощник министра Федорчук:

– Пусть ваше начальство позвонит первому заму Евсеенке. Он завизирует.

На мой звонок Медведев пальнул:

– Что, мы пеньки?! Ты корреспондент. Действуй!