Наши за границей

Николай Ивановичъ настоялъ на быстромъ отъзд, и въ тотъ-же день въ пять часовъ они были уже на станціи желзной дороги и сидли въ позд, взявъ билеты прямого сообщенія до границы. Глафира Семеновна дулась на мужа и сидла отъ него отвернувшись. Онъ попробовалъ заговорить съ ней, но она отвтила: «убирайся къ чорту!» До отхода позда оставалось еще минутъ пять. Онъ отворилъ окно въ купэ и сталъ смотрть на платформу, на суетящуюся на платформ публику, на желзнодорожныхъ служителей, тащившихъ пледы и саквояжи, и вдругъ среди толпы замтилъ комми-вояжера. Комми-вояжеръ бгалъ отъ вагона къ вагону и заглядывалъ въ окна. Николая Ивановича передернуло.

— Фу, ты, чортъ! Да неужто этотъ нахалъ опять подетъ съ нами въ позд! — воскликнулъ онъ вслухъ и, обратясь къ жен, сказалъ:- Радуйтесь! Вашъ прихвостень будетъ опять при васъ. Вонъ онъ по платформ бгаетъ и ищетъ насъ.

Комми-вояжеръ, дйствительно, искалъ ихъ. Замтивъ въ отворенномъ окн голову Николая Ивановича, онъ сейчасъ-же подскочилъ къ окну и, размахивая руками, заговорилъ что-то по-французски. Говорилъ онъ раздраженно, держалъ въ рук визитную карточку, и по тому рчи Николай Ивановичъ замтилъ, что это были далеко не любезности.

— Да что ты, тонконогая волчья сндь, ругаться со мною задумалъ, что-ли? — спросилъ его Николай Ивановичъ по-русски, выставляя изъ окна голову.

Французъ продолжалъ кричать и длать угрожающіе жесты.

— Смешь еще руками махать, песъ ты смердящій! До рукъ, братъ, если дло дойдетъ, такъ у меня вотъ что есть. Закуска важная… — сказалъ Николай Ивановичъ и выставилъ французу изъ окна кулакъ.

Въ это время раздался звонокъ, а вслдъ за этимъ свистокъ паровоза, и поздъ тронулся. Французъ, казалось, только этого и ждалъ. Онъ подскочилъ къ высунувшейся голов Николая Ивановича и схватилъ ее за уши.

— Что? Ахъ, такъ ты такъ-то! — взревлъ Николай Ивановичъ и, высунувъ руку, сбилъ съ француза шляпу и схватилъ его въ свою очередь за волосы.

Французъ тоже взревлъ.

— Arretez! Arretez! — кричалъ онъ, требуя остановки позда, но поздъ не останавливался, и французу пришлось пробжать нсколько шаговъ по платформ за вагономъ, пока онъ усплъ освободиться изъ рукъ Николая Ивановича.

Когда Николай Ивановичъ обернулся къ жен, поздъ ужъ катилъ на всхъ парахъ.

— Каковъ мерзавецъ-то. Драться задумалъ со мной! Ну, да вдь я не дуракъ! И я удружилъ ему. До новыхъ вниковъ не забудетъ! Вотъ мои трофеи, — проговорилъ Николай Ивановичъ и показалъ жен клокъ волосъ француза, который онъ держалъ въ кулак.

LXXXI

Пассажировъ. выхавшихъ изъ Женевы, было немного, да и т размстились главнымъ образомъ въ вагонахъ третьяго класса, второй-же классъ почти совсмъ пустовалъ, такъ что супруги хали одни въ купэ. Первое время Глафира Семеновна все еще продолжала дуться, сидла отвернувшись отъ мужа и совсмъ не отвчала на его слова, которыми тотъ такъ и сыпалъ, но когда онъ, раскрывъ ладонь, сталъ собирать волосы, вырванные изъ головы комми-вояжера, сдалъ изъ нихъ маленькую прядь и завернулъ въ клочекъ бумаги, она не выдержала и улыбнулась.

— Трофеи… хочу спрятать, — отвчалъ Николай Ивановичъ на ея улыбку.

— Охота! Куда теб эту дрянь? — поморщилась Глафира Семеновна.

— Въ воспоминаніе о богоспасаемомъ град Женев. Пріду домой и буду показывать, какъ я расправился съ нахаломъ. Побда… Жаль только, что французъ попался, a не нмецъ. Будь это нмецкіе волосы, такъ даже въ брелокъ отдалъ-бы вдлать и носилъ-бы его на часовой цпочк.

— Да это, кажется, былъ и не французъ, a жидъ.

— То-то я думаю, что французскій жидъ. Нахальство-то ужъ очень велико.

— Теперь и я скажу, что нахалъ. Вообрази, вдь онъ написалъ мн любовное письмо и просилъ свиданія со мной.

— Да что ты! Ахъ, мерзавецъ! Вотъ видишь, видишь… Чувствовало мое сердце! Гд-же это письмо?

— Разумется, я его сейчасъ-же разорвала, a то-бы ты чортъ знаетъ, что надлалъ изъ ревности.

— О! Да я-бы изъ него дровъ и лучинъ нащепалъ!

— И тебя-бы арестовали, и мы-бы изъ Женевы не выхали. Вотъ, во избжаніе скандала-то, я и разорвала. На раздушенной розовой бумажк письмо.

— Ахъ, подлецъ, подлецъ! Когда-же это письмо онъ усплъ теб передать? — допытывался Николай Ивановичъ.

— Онъ не самъ передалъ, а мн передала письмо двушка изъ нашей гостинницы.

— Это посл исторіи съ розой или раньше?

— Посл. Письмо мн передала двушка, когда мы вернулись изъ ресторана въ гостинницу, но, должно быть, оно было оставлено двушк раньше. Ты вышелъ изъ номера, a двушка мн тайкомъ и передала. Бумажка розовая, атласная, конвертикъ съ розой и бабочкой.

— Да что ты меня словно дразнишь! — опять вспылилъ Николай Ивановичъ. — Расхваливаешь бумажку, конвертикъ…

— Не поддразниваю, a просто разсказываю теб.

— Теб не обидно, теб не противно, что онъ чортъ знаетъ за какую путанную бабенку тебя принялъ?

— Да что-жъ обижаться на дурака! — спокойно отвчала Глафира Семеновна.

— Нахалъ! Мерзавецъ! Подлецъ! Нтъ, ужъ я теперь его волосы непремнно вставлю въ брелокъ и буду носить въ воспоминаніе побды.

Николай Ивановичъ свернулъ бумажку съ волосами комми-вояжера и спряталъ ее въ кошелекъ.