Наши за границей

И супруги отправились пшкомъ. Вскор они вышли на большую улицу, блистательно освщенную газомъ. Направо и налво сплошь были магазины съ великолпными выставками товаровъ и съ обозначеніемъ цнъ. Такого сильнаго движенія въ экипажахъ, какъ въ Париж и Берлин, на улиц не было, но за то на тротуарахъ была толпа отъ пшеходовъ и эта толпа изобиловала евреями всхъ мастей и степеней полировки. Прежде всего, что поразило супруговъ, это масса накрашенныхъ женщинъ извстнаго сорта, пестро расфранченныхъ, въ высокихъ шляпахъ съ широкими полями, ухорски надтыхъ на бокъ и непремнно съ громаднымъ блымъ страусовымъ перомъ, разввающимся на этихъ шляпкахъ. Женщины дымили папиросками и бросали вызывающіе взгляды на мужчинъ.

— Въ Париж и Берлин такихъ бабьихъ стадъ на улицахъ вдь мы не видли, — замтилъ жен Николай Ивановичъ. — Это ужасъ сколько ихъ! И вс съ блыми перьями. Форма здсь такая, что-ли?

— A ты считай, считай сколько. Для женатаго человка это занятіе будетъ самое подходящее, — раздраженно отвчала Глафира Семеновна. — Тьфу, противныя! — плюнула она и вдругъ замтила еврейчика изъ гостинницы: онъ то забгалъ впередъ супруговъ, то равнялся съ ними и шелъ рядомъ. — Смотри, смотри, жидъ опять ужъ около насъ. Вотъ неотвязчивый-то! — указала она мужу.

Они проходили мимо колоссальнаго потемнвшаго храма и остановились взглянуть на барельефы. Еврейчикъ подскочилъ къ нимъ и произнесъ, указывая на храмъ:

— Die ber"uhmte Stephanskirche.

Глафира Семеновна улыбнулась на еврейчика и перевела мужу.

— Церковь св. Стефана, онъ говоритъ.

Дале Глафира Семеновна стала останавливаться около оконъ магазиновъ. Въ окнахъ было свтло такъ, что больно было смотрть, до мельчайшихъ деталей виднлась вся внутренность магазиновъ и въ нихъ опять-таки носатые и губастые евреи, хоть и одтые по послдней мод.

— Приказчики-то также все изъ іерусалимскихъ. Какъ-же намъ сказано, что Вна славянскій городъ. Вотъ теб и славянскій! — замтила она мужу.

Жиденькій еврейчикъ не отставалъ отъ супруговъ и при каждой ихъ остановк около оконъ магазиновъ вертлся тутъ-же. Глафиру Семеновну поразили своей дешевизной шелковые чулки и перчатки, лежавшіе въ окн на выставк.

— Надо купить. Это ужасно дешево. Въ Петербург чуть не втрое дороже, — произнесла она, лишь только хотла взяться за ручку двери магазина, какъ еврейчикъ уже ринулся впередъ и, распахнувъ эту дверь, придерживалъ ее рукой, пропуская супруговъ.

— Дизесъ… Ихъ вейсъ нихтъ ви оуфъ дейчъ, — указала Глафира Семеновна приказчику на чулки.

— Str"umpfe… Damenstr"umpfe… — отдалъ еврейчикъ приказъ приказчику.

— Фу ты, пропасть! И чего этотъ жидюга трется около насъ! — поморщилась Глафира Семеновна.

— Да это непремнно коммиссіонеръ, факторъ. Теперь я ужъ вижу, — отвчалъ Николай Ивановичъ.

Чулки и перчатки были куплены и деньги за нихъ заплачены. Продавалъ курчавый еврей съ фальшивыми брилліантовыми запонками въ сорочк. Еврейчикъ-коммиссіонеръ все время перекидывался съ нимъ непонятными для супруговъ словами, и когда т стали уходить, сунулъ приказчику свою карточку.

Супруги шли дальше, и еврейчикъ около нихъ.

— Вотъ надолъ-то! Брысь, окаянный! — крикнулъ на него Николай Ивановичъ и даже махнулъ зонтикомъ.

Еврейчикъ мгновенно приподнялъ шляпу и отскочилъ, но когда супруги оглянулись, онъ шелъ сзади. Они вышли на площадь, на которой виднлся театръ, и стали любоваться фасадомъ. Еврейчикъ не утерплъ и крикнулъ по-нмецки:

— Оперный театръ!

Противъ театра было нсколько ресторановъ и кофейныхъ. Супруги зашли въ одну изъ кофейныхъ и спросили себ мороженаго. Еврейчикъ исчезъ. Но когда они додали свои порціи мороженаго, то опять увидали еврейчика. Онъ сидлъ въ отдаленіи отъ супруговъ и длалъ видъ, что читаетъ газету, но на самомъ дл наблюдалъ за ними, и когда они стали разсчитываться, онъ подошелъ къ нимъ и протянулъ имъ дв красненькія бумажки.

— Билеты въ оперный театръ. Могу вамъ предложить по дешевой пн,- сказалъ онъ по-нмецки и тотчасъ-же перевелъ по-французски. — Zwei Gulden, nur f"ur zwei Gulden.

— И досадно на него, да и смшно, — произнесла Глафира Семеновна. — Билеты въ театръ предлагаетъ по два гульдена.

— Да вдь ужъ теперь поздно, — отвчалъ Николай Ивановичъ.

— Да все хоть что-нибудь посмотримъ. Ну давай… Гебензи.

Еврейчикъ встрепенулся. Супруги хотли заплатить ему деньги за билеты, но онъ замахалъ руками и заговорилъ: Nachher, nacher werden Sie zahlen.

— Не хочетъ брать. Говоритъ, что потомъ… — перевела мужу Глафира Семеновна.

— Да вдь это для того, чтобы связать насъ съ собой.

— А ну его! Вдь ужъ все равно, онъ отъ насъ не отвяжется.

И супруги побывали въ театр. Въ театр публика оказалась также на половину еврейская. Носастость такъ и выдавала себя. Давали какую-то неизвстную супругамъ оперу, которой они уже не застали одного акта, и маленькій балетъ.

— Бьюсь объ закладъ, что и оперу-то поютъ жиды, — проговорилъ Николай Ивановичъ.

— Непремнно, — отвчалаГлафира Семеновна. — Прислуга, что отъ насъ верхнее платье на храненіе приняла, положительно жиды безъ подмси.