Наши за границей

Когда супруги вышли изъ театра, еврейчикъ коммиссіонеръ встртилъ ихъ на подъзд. Приподнимая шляпу, онъ произнесъ по-нмецки:

— Прикажете экипажъ? Прикажете показать вамъ лучшій ресторанъ для ужина? Супе, — пояснилъ онъ по-французски и прибавилъ по-нмецки:- Я могу указать на такой ресторанъ, гд есть кельнеръ, который понимаетъ по-русски.

Глафира Семеновна перевела мужу предложеніе еврейчика. Тотъ улыбнулся и отвчалъ:

— Да ужъ чортъ съ нимъ! Пусть везетъ. Должно быть, ужъ такая судьба наша, чтобы онъ нами завладлъ. Ахъ, жиды, жиды! Вотъ въ душу-то къ человку мастера влзать!

Явился экипажъ. Еврейчикъ посадилъ въ него супруговъ, что-то сказалъ извозчику, вскочилъ самъ рядомъ съ нимъ на козлы и они похали.

LXXXVIII

Еврейчикъ привезъ супруговъ въ прекрасный ресторанъ. Когда они хали по улицамъ, еврейчикъ, прицпившійся на козлахъ рядомъ съ извозчикомъ, все оборачивался къ супругамъ и разсказывалъ, какъ называются т улицы, по которымъ они прозжали, указывалъ на достопримчательныя зданія, попадавшіяся по дорог. Болталъ онъ безъ умолку на четырехъ языкахъ, но супруги понимали его плохо. Ресторанъ, въ который онъ ихъ привезъ, состоялъ изъ громаднаго зала, блестяще освщеннаго электричествомъ и уставленнаго маленькими столиками съ мраморными досками. За столиками сидло много публики. Прислуга въ ресторан была на половину женская, состоявшая изъ и молодыхъ красивыхъ женщинъ въ черныхъ платьяхъ и блыхъ передникахъ, и очень интимничала съ мужчинами. Нкоторыя изъ этихъ женщинъ, подавъ какое-нибудь блюдо или питье постителю, прямо присаживались къ его столу, пригубливали изъ его стакана пиво или вино и весело болтали. Постители, въ свою очередь, не стсняясь, хватали ихъ за талію, щипали за пухлыя щеки, трепали по спин. Это не уклонилось отъ взора Глафиры Семеновны.

— Ахъ, халды! Смотри, что он себ позволяютъ, эти самыя прислужающія! Вонъ та блондинка съ блыми цвтами на груди даже мужскую шляпу себ на голову надла, — указывала она мужу. — Гляди, гляди, бакенбарды мужчин расправляетъ. Нтъ, ужъ это изъ рукъ вонъ! И какъ только это мужчины имъ позволяютъ.

— Холостой народъ. Холостые люди это любятъ… — отвчалъ Николай Ивановичъ, косясь на женщинъ.

— Поди ты! Здсь, я думаю, на половину женатыхъ.

Супругамъ, однако, прислуживалъ кельнеръ во фрак, котораго имъ рекомендовалъ еврейчикъ за понимающаго по-русски.

— Вотъ что, голубчикъ, нельзя-ли намъ что-нибудь а ля рюссъ, по-аппетитне, — сказалъ ему Николай Ивановичъ по-русски. — Понимаешь, что-нибудь повкусне.

— Да, господине, — отвчалъ кельнеръ, подвигая ему карту, и оказалось, что кром этихъ двухъ словъ да счета, кельнеръ ничего не знаетъ по-русски

Николай Ивановичъ тотчасъ-же отпихнулъ отъ себя карту.

— Да что ты мн карту-то суешь! Карта нмецкая, надо ее читать, и все равно не поймешь, а ты дай намъ четыре порціи чего-нибудь хорошенькаго. Дв для мадамъ и дв для меня. Первое рыбки, второе мясо. Понялъ?

— Міасо? Да, господине…

— Фишъ и флейшъ, но нихъ кальтъ, — прибавила Глафира Семеновна, тотчасъ-же усумнившаяся въ знаніи кельнеромъ русскаго языка.

Кельнеръ оживился и побжалъ исполнять требуемое.

Была подана осетрина, запеченная какъ-то въ молок и яйцахъ съ картофелемъ, былъ поданъ винершницель изъ телятины съ гарниромъ. Порціи были огромныя, приготовлено было вкусно, и супруги остались совсмъ довольны.

— Вотъ это я понимаю, вотъ это да и порціи не какъ въ Париж, не на воробьиный аппетитъ, а на человчій, — говорилъ Николай Ивановичъ, запивая ужинъ прекраснымъ внскимъ пивомъ. — Ты, Глаша, мороженаго не хочешь-ли?

— Да пожалуй, съла-бы…

— Вотъ и отлично. Кушай, кушай… Откармливайся посл Парижа-то. Потребуй себ грушу съ виноградомъ. Здсь не съшь, такъ дома, ложась спать, скушаешь.

Глафира Семеновна съла и мороженаго, и грушу, и винограду, а вторую грушу отложила, чтобы взять домой про запасъ.

— Главное, что хорошо, такъ это то, что видишь, что шь. Осетрина — да знакомая, — говорила она. — И вдь не угораздило его подать къ осетрин улитокъ какихъ-нибудь, а подалъ осетрину съ картофелемъ.

— Довольна, стало быть?

— Очень довольна, хоть и жидовскій городъ. И пиво какое прекрасное…

— Ну, вотъ и отлично. Вну видли, всмъ можемъ разсказать, что были въ Вн; стало быть, завтра, ежели хочешь, то можемъ отправиться и въ русскія палестины.

— Завтра, завтра. О дом я ужъ и такъ стосковалась.

— Да и меня сильно тянетъ. Ну ее, эту заграницу! Какъ пріду домой, сейчасъ первымъ дломъ въ баню! Шутка-ли, сколько времени не былъ.

Расплатившись за ужинъ и давъ щедро кельнеру на чай, супруги вышли изъ ресторана. Еврейчикъ ждалъ ихъ на подъзд около экипажа.

— А! явленное чудо! Все еще здсь! — воскликнулъ Николай Ивановичъ при вид еврейчика, но на этотъ разъ уже безъ неудовольствія, и даже потрепалъ еврейчика по плечу.

Еврейчикъ радостно улыбнулся и сталъ подсаживать супруговъ въ экипажъ.

— Nach Hause? — спросилъ онъ, вскакивая на козлы.

— Да, да… Домой. Въ готель, — отвчала Глафира Семеновна.

Домой еврейчикъ везъ ихъ ужъ по другимъ улицамъ и продолжалъ называть т мста и зданія, мимо которыхъ они прозжали.

Но вотъ и гостинница.