Наши за границей

— Пойдемъ, Глаша, — упрашивалъ жену Николай Ивановичъ.

— Ну, хорошо. Только ужъ спускаться я ни за что не буду на вашей подъемной машин.

— Вы гд это, херъ Францъ, русской-то образованности обучались, въ какой-такой академіи наукъ? — задалъ Николай Ивановичъ вопросъ швейцару.

— Я, мосье, въ Варшаву одинъ большой готель управлялъ, тамъ и научился.

— А самъ-то вы нмецъ?

— Я больше полякъ, чмъ нмецъ.

— О, не жидъ-ли?

— Что вы, ваше превосходительство! Я полякъ, но родился въ Кенигсбергъ…

— Въ Кенигсберг? Ну, проку не будетъ! — воскликнула Глафира Семеновна. — Я умирать буду, такъ и то этотъ городъ вспомню. Въ этомъ город намъ обдать не дали и потребовали какую-то телеграмму, въ этомъ город мы перепутались и попали вмсто берлинскаго позда въ какой-то гамбургскій поздъ, и пріхали туда, куда совсмъ не слдуетъ.

— Да вдь гамбургскій поздъ тотъ-же, что и берлинскій поздъ. Отъ Кенигсбергъ оба поздъ идутъ до Диршау…

— Диршау? Охъ, про этотъ городъ и не говорите. Этотъ городъ просто ужасный городъ! — воскликнулъ въ свою очередь Николай Ивановичъ. — Тамъ живутъ просто какіе-то разбойники. Они обманнымъ образомъ заманили насъ туда, сказавъ, что это Берлинъ, и продержали цлую ночь въ гостинниц, чтобы содрать за постой.

Швейцаръ пожалъ плечами.

— Удивительно, какъ это случилось, что вы говорите про Кенигсбергъ. Отъ Кенигсберга до Диршау одинъ поздъ и на Гамбургъ, и на Берлинъ. Вамъ нужно было только слзть въ Диршау и перессть въ другой поздъ.

— Ну, а намъ сказали, что надо похать обратно въ Кенигсбергъ, и мы, не дозжая Диршау, вышли изъ вагона на какой-то станціи и похали обратно въ Кенигсбергъ, чтобъ изъ Кенигсберга ссть въ берлинскій поздъ.

— Это шутка. Это кто-нибудь шутки съ вами сдлалъ.

— Какъ шутки! Намъ кондукторъ сказалъ и даже высадилъ насъ чуть не силой. Намъ начальникъ станціи сказалъ и даже штрафъ хотлъ взять.

— Васъ надули, господинъ, или вы не поняли чего-нибудь. Поздъ отъ Кенигсберга какъ на Берлинъ, такъ и на Гамбургъ — одинъ, и только въ Диршау онъ длится, — стоялъ на своемъ швейцаръ.

— Да нтъ-же, нтъ! — воскликнулъ Николай Ивановичъ.

— Ну, что ты споришь, Коля!.. — остановила его жена. — Конечно-же, насъ могли и надуть въ насмшку; конечно-же, мы могли и не понять, что намъ говорили по-нмецки. Толкуютъ, а кто ихъ разберетъ — что толкуютъ. Я по-нмецки только комнатныя слова знаю, а ты хмельныя, такъ разв мудрено понять все шиворотъ на выворотъ и вышло.

— Увряю васъ, господинъ, что вамъ не слдовало хать обратно въ Кенигсбергъ, чтобы садиться въ берлинскій поздъ. Дорога до Диршау одна. Я это очень хорошо знаю, — уврялъ швейцаръ. — Я служилъ на эта дорога.

Николай Ивановичъ досадливо чесалъ затылокъ и повторялъ:,

— Безъ языка, безъ языка… Бда безъ языка. Ну, однако, что-жъ у васъ въ Берлин сегодня вечеромъ посмотрть? — обратился онъ къ швейцару.

— Въ театры теперь уже поздно, не поспемъ къ началу; но можно побывать въ нашемъ акваріум.

— Ахъ, и у васъ такъ-же, какъ и въ Петербург, есть акваріумъ? Глаша! слышишь, и у нихъ Берлин есть акваріумъ.

— Нашъ берлинскій акваріумъ — знаменитый акваріумъ. Первый въ Европа.

— Браво. А кто у васъ тамъ играетъ?

Швейцаръ посмотрлъ на него удивленными глазами и отвчалъ:

— Рыбы… Рыбы… Рыбы тамъ и амфибіенъ.

— Да неужели рыбы?

— О, господинъ, тамъ рыбъ много. Есть рыбы съ моря, есть рыбы съ океанъ.

— И играютъ?

— Да, да… играютъ.

— Глаша, слышишь! Въ акваріум-то ихнемъ рыбы играютъ. Надо непремнно пойти и послушать.

— Да что ты?.. — удивилась Глафира Семеновла.

— Вотъ разсказываетъ. Вдь этого въ другой разъ ни за что не услышишь. А кто у нихъ дирижируетъ? Какъ вы сказали? — допытывался Николай Ивановичъ.

— То-есть какъ это? Я ничего не сказалъ, — удивился швейцаръ.

— Нтъ, нтъ… Вы сказали. Такая нмецкая фамилія. Анти… Антиби…

— Я сказалъ, что тамъ есть рыбы и амфибіенъ. — повторилъ швейцарг.

— Послушаемъ, братъ, херъ Францъ, этого Амфибіена, послушаемъ. Веди насъ. Глаша, одвайся! Это недалеко?

— Да почти рядомъ, Unter den Linden, — отвчалъ швейцаръ.

— Это что-же такое? Я по-нмецки не понимаю.

— Нашъ бульваръ Подъ Липами. Я давеча вамъ показывалъ.

— Ахъ, помню, помню. Ну, Глаша, поворачивайся, а то будетъ поздно. Да вотъ что, херъ Францъ, закажи, братъ, намъ здсь въ гостинниц ужинъ къ двнадцати часамъ, а то я боюсь, какъ-бы намъ голоднымъ не остаться.

— Зачмъ здсь? — подмигнулъ Николаю Николаевичу швейцаръ, ободренный его фамильярностію. — Мы найдемъ и получше здшняго ресторанъ, веселый ресторанъ.

— Ну, вали! Жарь! Вотъ это отлично. Люблю, кто мн потрафляетъ. Глаша!

— Я готова.

Изъ-за алькова вышла Глафира Семеновна въ ватерпруф и шляпк, и супруги стали выходить изъ номера. Сзади ихъ шелъ швейцаръ.

XV