Наши за границей

— И это въ Париж должна я такъ ужинать, въ город, который славится всякой дой, откуда къ намъ въ Россію разные знаменитые повара дутъ. Ну, смотрите: черствый хлбъ, какое-то горькое масло, помятые персики.

— Должно быть, здсь въ Париж не ужинаютъ, что-ли, — отвтилъ Николай Ивановичъ. — Вдь и у насъ есть такіе города. Про калужанъ вонъ говорятъ, что калужане тоже не ужинаютъ, а подятъ, да такъ и спятъ.

— Глупыя и пьяныя остроты. Молчите!

— Да что ты сердишься-то, Глаша! Красненькое винцо есть, хлбъ есть — ну, и слава Богу.

— Это вамъ, пьяниц, лестно красное вино, а я чаю хочу. Нтъ, при этихъ парижскихъ порядкахъ завтра надо непремнно спиртовую лампу себ купить, спирту и жестяной чайникъ. Скипятилъ на ламп воду, заварилъ чай — и чудесно. Да не забыть-бы завтра булокъ и закусокъ на ночь купить.

— Какъ-же ты будешь завтра покупать закуски, ежели ты даже не знаешь, какъ закуски по-французски называются? Вдь ужъ давеча въ ресторан стала втупикъ.

— Въ словар справлюсь.

Поужинавъ хлбомъ съ масломъ и персиками, Глафира Семеновна запила все это краснымъ виномъ съ водой и легла спать. Николай Ивановичъ допилъ остатки краснаго вина и тоже начатъ укладываться.

ХХXVIІ

Ночь въ гостиниц была проведена Николаемъ Ивановичемъ и Глафирой Семеновной безъ приключеній. Утромъ вышелъ маленькій инцидентъ съ чаемъ. Самовара въ гостинниц не оказалось, хотя о существованіи «машинъ де рюссъ», какъ называла его Глафира Семеновна по-французски, и знали. Напиться чаю супругамъ, однако, хотлось. Они потребовали чайникъ. Коррадорный слуга, явившійся и сегодня на зовъ, какъ вчера въ рваномъ замасленномъ пиджак, стоптанныхъ туфляхъ и въ четрехугольномъ колпак, сдланномъ изъ толстой писчей бумаги, принесъ вмсто чайника жестяной кофейникъ. Обругавъ его по-русски дуракомъ, Глафира Семеновна положила въ жестяной кофейникъ своего чаю и просила налить кипяткомъ, называя кипятокъ «ло шодъ». Слуга налилъ кофейникъ теплой водой. Явился чай совсмъ ненастоявшійся, который совсмъ и пить было нельзя. Даже чайные листочки не распустились. Слуга на этотъ разъ былъ обозванъ по-русски, кром дурака, и дубиной. Глафира Семеновна вылила при его глазахъ чай изъ кофейника въ умывальникъ и, засыпавъ вновь сухого чаю, заглянула въ лексиконъ и сказала слуг:

— А презанъ иль фо бульиръ, кюиръ… Заварить. Ло бульи… Неужто ну не компрене па?

— Bouillir? Ah, oui, madame, — отвчалъ слуга, глупо улыбаясь, удалился въ кухню, долго пропадалъ и явился наконецъ съ кипяченымъ чаемъ. Чай пахнулъ вниками, былъ горекъ, черенъ, какъ вакса, и его пить было невозможно.

— Ахъ, эіопы, эіопы! А еще высшей цивилизаціей называются. У насъ въ самой глухой олонецкой деревушк знаютъ, какъ чай заваривается, а здсь въ столичномъ город не знаютъ, — воскликнулъ Николай Ивановичъ и прибавилъ, обращаясь къ жен: — Длать нечего. Придется ихъ глупаго кофеищу съ молокомъ похлебать столовыми ложками изъ суповыхъ чашекъ. Заказывай, Глаша, кофею.

— Кафе о ле… Апорте пуръ де кафе о ле… — отдала приказъ Глафира Семеновна, выливая при слуг въ умывальникъ и вторую порцію чая и возвращая кофейникъ.

Слуга улыбнулся, покачалъ головой, что-то пробормоталъ по-французски и ушелъ. Явился кофе, молоко, блый хлбъ, масло и суповыя чашки съ столовыми ложками вмсто чайныхъ.

— Непремнно надо спиртовую лампу и жестяной чайникъ для варки воды и завариванія чаю навести. Помилуйте, это дикіе какіе-то! Простого чая заваривать не умютъ. То чуть тепленькой водицей зальютъ, то скипятятъ словно супъ какой! — возущалась Глафира Семеновна и, напившись съ мужемъ кофе, принялась одваться, чтобы хать на выставку.

На этотъ разъ она уже не надла ни шелковаго платья, какъ вчера, ни бархатнаго пальто, ни брилліантовъ.

— Не стоитъ, не передъ кмъ рядиться. Вчера на выставк, судя по нарядамъ, словно одн кухарки и горничныя были, — говорила Глафира Семеновна. — Да что горничныя? Наша Афимья вырядится въ праздникъ да пойдетъ со двора, такъ куда нарядне вчерашнихъ тряпичницъ на выставк!

Облеклась она въ простенькое срое шерстяное платье, въ дорожный ватерпруфъ и въ ту самую шляпку, въ которой хала въ вагон, и вышла съ мужемъ на улицу. На этотъ разъ супруги уже не были плохи и спросили внизу у хозяина печатный адресъ ихъ меблированныхъ комнатъ, гд остановились.

— Теперь ужъ не будемъ блуждать ночью по улицамъ, отыскивая свою гостинницу, — бормотала Глафира Семеновна, радуясь своей запасливости. — Случа, если гд въ незнакомыхъ улицахъ запутаемся — сейчасъ извозчику карточку покажемъ: «Коше… вуаля куда… алле… вези»… — вотъ и вся недолга. А ты, милый мой, ужъ пожалуйста, не напивайся сегодня. А то вчера дорвался до винища и давай лакать.

— Да меня, Глаша, и вчера-бы не осатанило, ежели-бы я плотно пообдалъ, — отвчалъ Николай Ивановичъ. — А это я вчера съ голоду. Ну, какой у насъ былъ обдъ! Супъ — ложкой ударь, пузырь не вскочитъ, порціи рыбы — въ зажигательное стекло разсматривать, а бифштексъ — разъ въ ротъ положить. Пость-бы мн щецъ, да хорошій кусокъ солонины съ хрномъ, да поросенка съ кашей, такъ я-бы былъ ни въ одномъ глаз.