Наши за границей

— Ну, не скажи! Ты вдь цлый графинъ коньяку въ театр выхлебалъ. Съ этого и посл какого угодно сытнаго обда всякій осатанетъ.

— Все-таки мы ужъ сегодня гд-нибудь въ другомъ ресторан пообдаемъ, а не во вчерашнемъ.

— Ну, заплатимъ восемь четвертаковъ съ носу вина, десять четвертаковъ, только-бы чтобъ было пищи до отвалу. Узнаемъ, гд самый лучшій ресторанъ, войдемъ въ него и такъ-таки гарсона и спросимъ: «Комбьянъ стоитъ манже до отвалу?» Какъ по-французски называется «до отвалу?»

— До отвалу? — задумалась Глафира Семеновна и отвчала:- Не знаю… Ты все про такія слова меня спрашиваешь, про которыя насъ не учили? Да что-жъ тутъ! — прибавила она. — Мудрость-то не велика объяснить, чтобы поняли. Скажемъ, чтобы большой обдъ подали… «Грасъ дине… Вотъ, молъ, „жюскиси“ — ну, и докажу на горю. Чтобъ, молъ, бить сыту по горло.»

— Такъ ужъ ты, пожалуйста, объясни гарсону, какъ только мы будемъ обдать. «Гранъ дине»… Это отлично. А ежели ужъ придется опять не Дине, а порціями брать, то мы будемъ всего по дв порціи на каждаго требовать и много-много блюдъ назакажемъ. Вишь, здсь порціи-то какія маленькія!

Черезъ пять минутъ супруги наняли извозчика и хали въ экипаж на выставку.

— Какъ прідемъ на мсто — сейчасъ безъ дальнихъ разговоровъ на Эйфелеву башню, — говорилъ Николай Ивановичъ.

— Николя, я, право, боюсь… — отвчала Глафира Семеновна. — Смотри, сегодня какой втеръ.

— Боишься, что насъ сдунетъ? Душечка, при нашей тлесности-то? Да наконецъ, вдь тамъ на башн и загородки есть.

— Все-таки, Николя, лучше другой разъ. Ну, дай ты мн немножко попривыкнуть къ выставк. Вотъ что: мы сегодня только около башни походимъ, а завтра…

— Нтъ, нтъ… Сегодня. Ты вдь дала мн слово.

— Слово я дала, но не на сегодня.

— Сегодня, сегодня. А то я на зло теб, ей-ей, въ первомъ попавшемся ресторан лягушки наемся.

— Ну, хорошо, хорошо, но только сегодня до перваго этажа поднимемся, а не на вершину. Дай мн попривыкнуть-то. Сегодня поднимемся до перваго этажа, завтра до второго.

— Да что ты торгуешься-то! Залзешь на первый этажъ, а увидишь, что никакой опасности, такъ на второй этажъ и сама запросишься. Вдь больше милліона, я думаю, народу на башн перебывало, однако никого не сдувало и ничего ни съ кмъ не случилось. Какъ башня-то по-французски? — спросилъ Николай Ивановичъ.

— Ахъ, Боже мой! Про башню-то я и забыла въ словар посмотрть, какъ по-французски называется! — воскликнула Глафира Семеновна.1 Давеча я много французскихъ словъ изъ словаря на бумажку выписала, а про башню изъ ума вонъ!

— Экая ты какая! Вдь башня-то самый первый предметъ на выставк и есть.

Разговаривая такимъ манеромъ, супруги дохали до выставки, купили у мальчишекъ съ рукъ билеты, разсчитались съ извозчикомъ и вошли въ помщеніе выставки.

— Ну, Господи благослови! Сейчасъ полземъ въ поднебесье, — сказалъ Николай Ивановичъ, взялъ жену подъ руку и направился прямо къ Эйфелевой башн.

— Я, Николай Иванычъ, такъ за тебя все время держаться и буду, когда мы наверхъ подниматься станемъ. Коли ежели что — такъ ужъ вмст… - говорила Глафира Семеновна.

— Да ужъ ладно, ладно. Держись, сколько хочешь.

— Фу, какъ страшно! Ужъ и теперь руки и ноги дрожатъ.

— А ты твори молитву.

Супруги подошли ко входу въ башню.

XXXVIII

У кассы, гд продаютъ билеты для поднятія на Эйфелеву башню, — хвостъ. Пришлось становиться и ждать очереди.

— Вотъ живутъ-то! Куда ни сунься — везд очереди жди. Хвостъ, хвостъ и хвостъ… Весь Парижъ въ хвостахъ, — ропталъ Николай Ивановичъ. — На выставку входишь — хвостъ, на башню лзешь — хвостъ. Вчера даже обдать шли въ хвост.

— На башню лзть, такъ хвостъ-то даже и лучше. Всегда одуматься можно, пока въ хвост стоишь, — отвчала Глафира Семеновна. — Уйдемъ, Николай Иванычъ, отсюда… Ну, что намъ такое башня! Да провались она совсмъ.

— Что ты! что ты! Ни за что на свт! Продвигайся, продвигайся…

Билеты взяты. Публика стремится къ подъемной машин. Здсь опять хвостъ.

— Тьфу ты пропасть! Да тутъ въ Париж и умирать придется, такъ и то въ хвостъ становись! — плюнулъ Николай Ивановичъ.

Глафира Семеновна держалась сзади за мужа и шептала:

— Голубчикъ, Николай Иванычъ, страшно! Я и теперь чувствую, какъ подъ ногами что-то шатается.

— Не взобравшись-то еще на башню! Да что ты. Двигайся, двигайся…

Подъемной машины еще не было. Она была наверху. Но вотъ заскрипли блоки, завизжали колеса, катящіяся по рельсамъ, и громадная карета начала спускаться.

— Фу! Прямо на насъ. Даже духъ замираетъ. А запрутъ въ курятникъ, да начнутъ поднимать, такъ еще хуже будетъ, — продолжала бормотать Глафира Семеновна, держась за пальто мужа.

— А ты зажмурься — вотъ и не будетъ страшно.