Наши за границей

— Еще счастливъ твой богъ, что при теб вчера всхъ твоихъ денегъ не было, а то-бы твои добрые пріятели и пріятельницы и отъ всхъ твоихъ денегъ ставили у тебя въ кошельк только два золотыхъ. Ахъ, ты, рохля пьяная!

— Ну, что, Глаша, не поминай.

Часа черезъ два супруги, одтые по дорожному, выходили изъ номера, чтобы садиться въ экипажъ и хать на желзную дорогу. Прислуга гостинницы вытаскивала ихъ подушки, саквояжи и чемоданы. Въ корридор и по лстниц стояла также разная мужская и женская прислуга, которую супруги раньше во все время своего пребыванія въ гостинниц даже и не видали. Эта прислуга напоминала имъ о себ, кланяясь, и держала наготов руки, чтобы получить на чай.

— Fille de chambre du troisi`eme [38]…- говорила женщина въ коричневомъ плать и бломъ чепц.

— Monsieur, c'est moi qui… — заикнулся съ глупой улыбкой корридорный въ войлочныхъ туфляхъ и бумажномъ колпак, не договорилъ и показалъ Николаю Ивановичу свою расцарапанную руку.

Глафира Семеновна молча совала по полуфранковой монет.

Внизу у входной двери супруговъ встртили хозяева. Старуха любезно присдала и говорила:

— Bon voyage, monsieur et madame!.. Bon vоyage [39].

— Грабители! Чтобъ вамъ ни дна, ни покрышки, — отвчалъ Николай Ивановичъ.

Старикъ хозяинъ, думая, что ему говорятъ по-русски какое-либо привтствіе, благодарилъ Николая Ивановича.

— Merci, monsieur, merci, monsieur… — твердилъ онъ и совалъ ему въ руку цлую стопочку адресовъ своей гостинницы, прося рекомендаціи.

LXXIII

Среди подушекъ и саквояжей супруги хали по улиц Лафаетъ въ закрытомъ экипаж, направляясь къ вокзалу Ліонской желзной дороги, и смотрли въ окна экипажа на уличное движеніе, прощаясь съ Парижемъ. Глафира Семеновна прощалась даже вслухъ.

— Прощай, Парижъ, прощай, — говорила она. — Очень можетъ быть, ужъ никогда больше не увидимся. Много было мн здсь непріятностей, но во всякомъ случа ты въ тысячу разъ лучше Берлина!

— Но какія-же, душечка, особенныя непріятности? Эти непріятности можно вс съ хлбомъ сть, — попробовалъ возразить Николай Ивановичъ.

— Молчите. Эти непріятности были вс черезъ васъ. Скандалъ съ индйкой, вашъ загулъ въ таверн Латинскаго квартала…

— Ну, довольно, довольно… Что тутъ!.. Вдь ужъ все кончено, демъ домой. Стой, стой, коше! Коше! Стопъ! — закричалъ вдругъ Николай Ивановичъ и забарабанилъ извозчику въ стекла.

— Что съ тобой? — удивленно спросила Глафира Семеновна.

— Да вотъ земляка увидалъ. Триста франковъ… Триста франковъ за нимъ, — бормоталъ Николай Ивановичъ и, выставившись изъ окна кареты, закричалъ: — Землякъ! землякъ! Господинъ коллежскій!

На углу какого-то переулка, около освщеннаго окна магазина, дйствительно стоялъ въ своей поярковой шляп съ широкими полями тотъ землякъ, съ которымъ супруги познакомились на подъзд театра Эденъ. Онъ стоялъ у окна магазина и разсматривалъ выставленные товары. Заслыша крики «землякъ», онъ обернулся, но, увидавъ выставившуюся изъ окна кареты голову Николая Ивановича, тотчасъ же нахлобучилъ на лобъ шляпу и поспшно свернулъ въ переулокъ. Николай Ивановичъ выскочилъ изъ кареты и бросился бжать за землякомъ, но его и слдъ простылъ. Постоявъ нсколько минутъ на тротуар и посмотрвъ направо и налво, Николай Ивановичъ вернулся въ карет.

— Можешь ты думать-вдь удралъ, подлецъ! — сказалъ онъ жен.

— Еще-бы, что онъ за дуракъ, чтобъ останавливаться. Человку только нужно было найти дурака, чтобы занять, а отдавать зачмъ-же!

— Вдь какъ уврялъ, что отдастъ-то, мерзавецъ! «Только, говоритъ, на одинъ день. Какъ получу завтра съ банкира по переводу — сейчасъ-же и принесу вамъ». Это онъ въ кофейной у меня завялъ противъ Луврскаго магазина, когда мы съ нимъ вино пили. И вдь что замчательно, единственный русскій, съ которымъ пришлось познакомиться въ Париж — и тотъ надулъ.

— Впередъ наука. Не врь въ дорог всякому встрчному-поперечному, — отвчала Глафира Семеновна — гд такъ ужъ изъ-за французскаго пятака сквалыжничалъ, на обух рожь молотилъ, съ извозчиками торговался, а тутъ неизвстно передъ кмъ растаяла душа — взялъ и выложилъ триста франковъ.

На вокзалъ Ліонской желзной дороги супруги пріхали безъ приключеній. Носильщики въ синихъ блузахъ взяли ихъ сундукъ и чемоданъ и принялись сдавать въ багажъ, сильно напирая на то, чтобъ и подушки были сданы въ багажъ, говоря, что громоздкія вещи въ вагонахъ возить не дозволяется.

— Ce n'est pas permis, madame. Tous verrez que ce n'est pas permis, — говорили они.

— Да что вы врете! Се не па вре. Съ этими-же подушками мы и сюда пріхали и он были съ нами въ вагон. Парту данъ ля вагонъ, авекъ ну данъ ля вагонъ. Нонъ, нонъ… Команъ донъ ну пувонъ дормирь санъ кусанъ? Нонъ, нонъ.

Носильщики, однако, сдавъ сундукъ и чемоданъ въ багажъ, отказались нести подушки и саквояжи въ вагонъ, и супругамъ пришлось ихъ нести самимъ.

— Что за причина такая, что они отказались протащить подушки въ вагонъ? — дивилась Глафира Семеновна, обращаясь къ мужу.