Наши за границей

Дло, однако, объяснилось просто. Около приготовленнаго уже позда, стоящаго y платформы, развозили на багажныхъ телжкахъ маленькія подушечки и полосатыя байковыя одяла и за франкъ сдавали ихъ на прокатъ пассажирамъ. Телжки эти катали отъ вагона къ вагону такіе-же блузники, какъ носильщики, и выкрикивали:

— Pour se reposer! Pour se reposer!

— Скажи на милость, какой хитрый народъ эти носильщики! Вдь это они нарочно отказались нести наши подушки въ вагонъ, чтобы принудить насъ взять подушки и одяла y этихъ блузниковъ. «Нельзя, говорятъ, съ большими вещами въ вагон быть». Они думали, что мы повримъ и не понесемъ сами, но нтъ, не на такихъ напали! — говорила Глафира Семеновна.

— Да, да… Наврное, что они подкуплены или сами участвуютъ въ барышахъ, — поддакнулъ Николай Ивановичъ.

Въ вагонъ, однако, супруговъ впустили безпрепятственно. Только кондукторъ, покосившись на громадныя подушки, улыбнулся и спросилъ Николая Ивановича:

— Vous ^etes les russes, monsieur? N'est-ce pas?

— Вуй, вуй, ле рюссъ, — отвчала Глафира Семеновна за мужа.

— Oh, je vois d'ej`a, madame, — продолжалъ улыбаться кондукторъ, указывая на подушки, потребовалъ билеты, тщательно осмотрлъ ихъ и прибавилъ по-французски:- Вы дете прямо въ Женеву, а потому не совтую хать въ этомъ вагон. Въ Дижон изъ этого вагона придется пересаживаться въ другой вагонъ. Пойдемте, я вамъ укажу вагонъ, изъ котораго не надо будетъ пересаживаться.

Онъ поманилъ ихъ пальцемъ, взялъ ихъ саквояжъ и подушку, помогъ имъ вынести все это изъ вагона и перевелъ въ другой вагонъ, пояснивъ еще разъ:

— Voil`a `a pr'esent c'est tout droit pour Gen`eve.

— Вотъ это по-нашему, вотъ это на нашъ русскій кондукторскій манеръ, — заговорилъ Николай Ивановичъ и, поблагодаривъ кондуктора, сунулъ ему въ руку франкъ.

— Merci, monsieur, — кивнулъ кондукторъ и одобрительно сказалъ:- Oh, je connais les russes et leurs habitudes!

Поздъ простоялъ четверть часа и наконецъ посл трехъ звонковъ тронулся.

LXXIV

Кром супруговъ, въ купэ вагона сидли: толстенькій, коротенькій французъ съ коротко остриженной бородкой на жирномъ лиц и тоненькій французъ въ яркомъ галстук и съ черненькими усиками.

— Очень ужъ я рада, что мы не одни ночью демъ, и можно быть спокойнымъ, что мошенники насъ не ограбятъ, — сказала Глафира Семеновна мужу. — Какая ни на есть, а все-таки компанія изъ четырехъ человкъ. А то, помнишь, какъ мы хали изъ Кельна въ Парижъ, всю-то ночь одни въ купэ просидли. Ужасно было страшно. Я вдь тогда какъ есть всю ночь напролетъ не спала. Ну, а теперь ежели мы заснемъ — они не будутъ спать.

— Такъ-то оно такъ, но вдь и на эту компанію полагаться не слдуетъ, — отвчалъ Николай Ивааовичъ. — Почемъ ты знаешь: можетъ быть, эти-то два француза именно мошенники и есть. Мы заснемъ, а они поднесутъ намъ къ носу хлороформу, усыпятъ насъ покрпче, да и ограбятъ.

— Да что ты! Не похожи они, кажется, на мошенниковъ, — испуганно проговорила Глафира Семеновна

— То-есть какъ это не похожи? Что они одты-то хорошо? Такъ вдь по желзнымъ дорогамъ мошенники оборванцы не здятъ.

— Ну, вотъ, Коля, ну, вотъ ты меня и смутилъ. Теперь я опять буду всю ночь бояться.

— Бояться тутъ особенно нечего, а просто надо держать ухо востро и спать поперемнно: сначала ты поспишь, потомъ я посплю

— Да, удержишься ты, ежели я засну! Какъ-же, дожидайся! Ты первый соня.

— Не хвались, горохъ, и ты не лучше бобовъ. А я вотъ лучше опять выну изъ саквояжа револьверъ и спрячу его въ боковой карманъ. Пусть они видятъ, что мы все-таки при оружіи.

И Николай Ивановичъ съ важной миной вынулъ изъ саквояжа револьверъ, внимательно осмотрлъ курокъ и спряталъ револьверъ въ боковой карманъ. Толстый французъ взглянулъ на Николая Ивановича и съ улыбкой сказалъ:

— C'est l'ami de voyage?

— Вуй. Закуска славная. Всякій останется доволенъ, — отвчалъ тотъ, самоувренно хлопая себя по карману.

Минутъ черезъ десять толстый французъ началъ звать, наклонился къ Глафир Семеновн и, сказавъ «pardon, madame», снялъ съ себя полусапожки, надлъ гарусныя туфли и, замнивъ шляпу-цилиндръ красной феской, поджавъ подъ себя ноги, пріютился въ уголку и сталъ сопть и похрапывать. Французъ въ яркомъ галстук и съ черными усиками все еще бодрствовалъ. Онъ нсколько разъ вынималъ изъ кармана круглую лакированную бонбоньерку, бралъ оттуда маленькія конфетинки и посылалъ ихъ себ въ ротъ.

— Вишь, какой лакомка! — замтила Глафира Семеновна и прибавила:- Нтъ, эти французы не мошенники.

— Почему это? — спросилъ Николай Ивановичъ. — Что одинъ спитъ, а другой конфекты стъ? Ничего не значитъ, душечка. Можетъ, все это для отвода глазъ.

— Ну, зачмъ ты меня пугаешь? Съ какой стати? и себя стараюсь успокоить, а ты…

— Ты и успокаивайся, а я все-таки буду держать ухо востро.

Еще черезъ нсколько времени французъ съ усиками началъ разговоръ. Онъ приподнялъ передъ Глафирой Семеновной шляпу и спросилъ:

— Madame et monsieur sont les russes?

— Вуй, монсье, — отвчала Глафира Семеновна.