Наши за границей

— Выходи скорѣй! Вотъ неожиданность-то! Думали, что завтра пріѣдемъ въ Берлинъ, а пріѣхали ночью.

Выскочила изъ вагона и Глафира Семеновна, но все еще не вѣрила и спрашивала кондуктора:

— Берлинъ? Берлинъ?

— Да, да… Отсюда вы должны ѣхать. Поѣздъ вамъ укажутъ, — отвѣчалъ тотъ по-нѣмецки.

Николай Ивановичъ совалъ ему въ руку два «нѣмецкихъ гривенника» и говорилъ:

— Данке, очень данке… Спасибо, что предупредили.

Кондукторъ захлопнулъ дверцы купэ. Раздался свистокъ и поѣздъ помчался.

— Вотъ неожиданность-то! Пріѣхали, въ Берлинъ пріѣхали! — бормоталъ Николай Ивановичъ на платформѣ. Какъ-же нѣмцы-то намъ все твердили, что моргенъ, моргенъ, то-есть завтра.

— Да вѣдь ужъ оно завтра и есть. Вѣдь говорили-то намъ вчера. Ежели по часамъ судить, то теперь ужъ завтра, потому утро, — отвѣчала супруга. — Ну пойдемъ. Надо въ гостинницу ѣхать. Вѣдь мы рѣшили сутки пробыть въ Берлинѣ и посмотрѣть городъ.

Они двинулись къ станціоннымъ дверямъ. Въ окна виднѣлся буфетъ и снующіе кельнеры.

— Вокзалишка-то неважный, — говорилъ Николай Ивановичъ, переступая порогъ станціоннаго дома. — Я думалъ, что въ Берлинѣ ужъ и не вѣдь какой шикарный вокзалъ. Будешь что-нибудь ѣсть и пить на станціи?

— Какое теперь питье и ѣда! Только-бы скорѣе до постели. Поѣдемъ скорѣе въ гостинницу. Вонъ гостинничный швейцаръ стоитъ и у него на шапкѣ «Готель де-Берлинъ» написано. Поѣдемъ съ нимъ. Навѣрное, у нихъ карета. Онъ намъ и нашъ багажъ выправитъ. Дай ему квитанцію.

— Надо вѣдь еще про саквояжъ и подушки справиться, которые мы въ томъ прежнемъ поѣздѣ оставили. Вѣдь ужъ телеграмму нашу они навѣрное получили.

— Завтра справимся, завтра. Какая теперь справка! Поѣдемъ скорѣй въ гостинницу. Даже и насчетъ багажа можно завтра утромъ. Гдѣ теперь хлопотать! Завтра встанемъ и пошлемъ съ квитанціей. Швейцаръ и насчетъ подушекъ, саквояжей справится. Марья Ивановна говорила, что въ Берлинѣ въ гостинницахъ есть такіе лакеи, которые говорятъ по-русски. Вотъ такому и объяснимъ все основательно.

Николай Ивановичъ подошелъ къ гостинничному швейцару съ надписью на шапкѣ и крикнулъ:

— Готель-де-Берлинъ! Нумеръ? Есть нумера?

Тотъ удивленно посмотрѣлъ на него и спросилъ:

— Was für ein Nummer fragen Sie mein Herr?

— Комнату намъ нужно… Циммеръ, — пояснила Глафира Семеновна.

Швейцаръ встрепенулся.

— Ein Logement wünschen Sie? Ein Zimmer? O, ja, Madame, bitte… Haben Sie Koffer? Bagage?

— Багажъ моргенъ, моргенъ. Шнель инъ готель. Виръ воленъ шляфенъ.

— Bagage kann man bald kriegen. Geben Sie nur die Quittung.

— Нейнъ… Багажъ моргенъ…

— Also, bitte, Madame.

Швейцаръ пригласилъ ихъ слѣдовать за собой.

— Карета у васъ здѣсь, что-ли? — спрашивалъ его Николай Ивановичъ, но швейцаръ не понялъ и смотрѣлъ на него вопросительно. — Глаша! Какъ карета-то по-нѣмецки? Спроси, — обратился Николай Ивановичъ къ женѣ.

— Вагенъ. Хабензи вагенъ? — задала она вопросъ швейцару.

— O, nein, Madame. Hier ist unweit. Nur zwanzig Schritte.

— Глаша! что онъ говоритъ?

— Говоритъ, что нѣтъ кареты, а про что остальное бормочетъ — кто-жъ его разберетъ.

Кондукторъ вывелъ супруговъ со станціи и повелъ по плохо освѣщенной улицѣ. Это удивило Николая Ивановича.

— Да въ Берлинъ-ли ужъ мы пріѣхали? Не перепутались-ли опять какъ? Чортъ его знаетъ, можетъ быть, кондукторъ и въ насмѣшку намъ навралъ, — говорилъ онъ. — Мнѣ разсказывали, что Берлинъ залитъ газомъ. Кромѣ того, электрическое освѣщеніе. А здѣсь смотри какая темень.

— Берлинъ? — спросила Глафира Семеновна швейцара.

— О, я, мадамъ. Готель де-Берлинъ, — отвѣчалъ швейцаръ, думая, что его спрашиваютъ, изъ какой онъ гостинницы.

— И этотъ отвѣчаетъ, что Берлинъ. Странно. А улица совсѣмъ темная. Только кой-гдѣ фонарикъ блеститъ. Да и народу-то на улицѣ не видать. Ни народу, ни извозчиковъ, — дивился Николай Ивановичъ.

Гостинница была, дѣйствительно, недалеко. Швейцаръ остановился около запертаго, однимъ фонаремъ освѣщеннаго подъѣзда и позвонился. Дверь распахнули. Вышелъ непрезентабельный человѣкъ съ заспаннымъ лицомъ и въ сѣромъ пиджакѣ и повелъ Николая Ивановича и Глафиру Семеновну во второй этажъ показывать комнату.

— Drei mark, — сказалъ онъ.

— Три марки. Это, стало быть, три нѣмецкія полтины, — соображалъ Николай Ивановичъ, оглядывая довольно чистенькую комнату о двухъ кроватяхъ, и отвѣтилъ непрезентабельному человѣку:- Ну, гутъ.

Черезъ полчаса Николай Ивановичъ и Глафстра Семеновна покоились уже крѣпчайшимъ сномъ въ номерѣ «Гостинницы Берлинъ», находящейся на главной улицѣ маленькаго нѣмецкаго городка Диршау. Засыпая, Николай Ивановичъ говорилъ женѣ:

— То-есть такъ радъ, что и сказать не умѣю, что я попалъ, наконецъ, въ Берлинъ.

— И я тоже, — отвѣчала жена.

X

Глафира Семеновна утромъ проснулась первой, открыла глаза, потянулась подъ жиденькимъ пуховикомъ, замѣняющимъ въ Германіи теплое одѣяло, и проговорила:

— Николай Иванычъ, ты не спишь?

Въ отвѣтъ на это послышался легкій всхрапъ и скрипнула кровать. Николай Ивановичъ перевернулся на другой бокъ.