Наши за границей

Ресторанчик, в который вошли супруги, был самый невзрачный ресторанчик. Его скорее можно было назвать винной лавкой, где, впрочем, кроме вина, продавались хлеб, яйца, редиска и редька, которые и лежали на мраморном прилавке вместе с жестяными воронками, служащими для наливания вина в бутылки. За прилавком стояла сильно расползшаяся толстая пожилая женщина в высокой гребенке с жемчужными бусами в волосах. Женщина была громадного роста, брюнетка, с дугообразными черными бровями, очевидно подкрашенными, и с маленькими усиками над верхней губой. Мясистые руки ее с жирными пальцами в дешевых кольцах едва сходились на животе. Затянутая в корсет грудь представляла целую гору. Женщина была одета в черное шерстяное платье.

У прилавка стояли два тощих французика в потертых пиджаках – один с тараканьими усами, другой с козлиной бородкой – и любезничали с женщиной.

Ресторанчик состоял всего только из одной комнаты с грязным полом, на котором валялись объедки редиски, яичная скорлупа. На стенах висели плохие литографии в старых, засиженных мухами деревянных рамах и даже были просто на гвоздях дешевенькие народные картинки в ярких красках, изображающие расстреливание слона во время осады Парижа, карту Европы в лицах, где на месте России лежит громадный медведь, а на месте Германии прусская каска со штыком и тому подобное. Пахло вином. Столиков в ресторанчике было несколько, но посетители сидели только за двумя столами. За одним два француза, сняв сюртуки, играли в домино, за другим – одинокий посетитель в высокой французской фуражке, имея перед собою бутылку с вином, внимательно читал Petit Journal. Из прислуги была всего только одна девушка, очень молоденькая, в клеенчатом переднике и с сумочкой у пояса.

Войдя в ресторанчик, Глафира Семеновна даже попятилась.

– Кабак какой‑то… Уж входить ли! – проговорила она, косясь на сидящих без сюртуков французов, дымящих за игрой в домино тоненькими папиросами «капораль».

– Ну, так что за беда? Кто нас здесь знает? Зато увидим француженку, говорящую по‑русски, – отвечал Николай Иванович. – Садись вот к столику.

Когда супруги уселись, к ним подскочила прислуживавшая девушка и остановилась в вопросительной позе.

– Ну‑с, кто у вас здесь говорит по‑русски? Вы, мамзель, что ли? – обратился к ней Николай Иванович.

– Comprends pas, monsieur… – отвечала та.

– Как не компран? Нам сказали, что здесь говорят по‑русски.

– Ну сом рюсс, е коше ну за ди, ке иси парль рюсс.

– Ah, oui… – улыбнулась девушка и, обратясь к толстой женщине, стоявшей за прилавком, крикнула: – Madame Bavolet! Voilà des personnes russes, qui désirent vous voir[32].

Толстая женщина улыбнулась и, выплыв из‑за прилавка, подошла к столу.

– Ah, que j’aime les russes! Monsieur et madame sont de Pétersbourg ou de Moscou?[33] Я была в Петербурге и в Москве и до сих пор сохраняю самые хорошие воспоминания о русских, – продолжала она по‑французски.

– Постойте, постойте, мадам, – перебил ее Николай Иванович. – Да вы говорите по‑русски?

– Да, я говорю по‑русски, mais à prеsent c’est très difficile pour moi. Madame parle français? – обратилась толстая женщина к Глафире Семеновне.

– Вуй, мадам, эн пе… – неохотно дала та ответ.

– Да скажи ты ей, чтоб она присела‑то… – сказал жене Николай Иванович.

– Пренэ пляс, мадам.

Женщина взяла стул и подсела к супругам.

– Я – артистка, – заговорила она по‑французски. – Ах, месье, ежели бы вы знали, какой я имела голос! Но простудилась, заболела и потеряла мой капитал. Я певица… Я имела ангажемент и приезжала петь в Петербург. Я была и в Москве. Vous devez savoir Egareff? Jardin de Demidoff? Диемидоф сад, – вставила она два слова по-русски. – Вот была моя арена. Ах, месье, русские умеют ценить таланты, умеют ценить артистов!

– Да вы умеете говорить по‑русски‑то?.. – перебил ее Николай Иванович.

– Oh, oui, monsieur. Je me souviens de quelques mots… Isvostschik… Vino… Vodka… Botvigne… О, какое это вкусное русское блюдо – ботвинья! Botvigne avec lossosine…

– Да ведь это все слова, слова, а говорить‑то вы не умеете? Парле рюсс… Не компренэ?

– Да, да… Я говорила по‑русски, – продолжала толстая женщина по‑французски, – но за недостатком практики я забыла. Здесь есть русские студенты, они заходят ко мне, и мы часто, часто вспоминаем о России. Moujik, Boulka… na tschai… tri roubli na tschai… C’est pour boire…

– Немного же вы знаете, мадам, по‑русски. Пе рюсс, пе, пе.

– Oui, oui, monsieur. A présent j’ai oublié… Mais votre madame vous traduit…[34] Et troika! Ax, что за прелесть эта тройка! Troika, iamtshik – c’est ravissant.

– Глаша! Да что она такое рассказывает?

Глафира Семеновна, как могла, перевела мужу.

– Ах, так она актриса! То‑то она о Егареве и о Демидовом саде упоминает! – воскликнул Николай Иванович. – Очень приятно, мадам, – протянул он толстой женщине руку. – Как «приятно» по‑французски? – обратился он к жене.

– Шарман.

– Шарман, шарман, мадам, что вы актриса.

Толстая женщина оживилась и в свою очередь потрясла его руку.