Наши за границей

– Все равно, едем сегодня. Что с воза упало, то пропало.

– Но платья и вещи твои, заказанные в Луврском магазине?

– Вот они, – указала Глафира Семеновна на картонки. – Пока ты спал, я съездила за ними в магазин и привезла. Собирайся ехать. Да заплати коридорным, которые сегодня утром втаскивали тебя под руки в номер. А тому французу, который тебя привез сюда в карете, я заплатила за карету и за какую‑то его шляпу, которую ты сорвал у него с головы и бросил в Сену.

Николай Иванович вздохнул:

– Вот так фунт! Да неужели я был так пьян?

– Слово «мама» не выговаривал. Потом ты внизу у нас в гостинице какое‑то зеркало бутылкой разбил, так и за него надо заплатить.

– Господи боже мой! – ужаснулся Николай Иванович, покрутил головой и с жадностью начал пить холодную воду, налив ее в стакан из графина.

Мы уезжаем

– Что ж ты истуканом‑то стоишь и, как гусь, воду глотаешь! – крикнула на Николая Ивановича Глафира Семеновна. – Звони, требуй счет из гостиницы и рассчитывайся. Я не шучу, что мы сегодня вечером уезжаем.

– Сейчас, ангел мой, сейчас, – робко отвечал тот. – Ведь я только что встал, надо попить чайку и сообразить немного. Наконец, ведь и ты, я думаю, хочешь пообедать.

Ему было очень неловко смотреть в глаза жене, он с удовольствием бы куда‑нибудь спрятался с ее глаз, но вот беда: комната была всего только одна, и спрятаться было некуда, кроме как на кровать за альков, а лежать ему не хотелось. Он закурил папироску и сел на диван перед круглым столом. И опять раздался возглас жены:

– Чего ты расселся‑то! Кипяти же себе воду и заваривай чай, ежели хочешь пить чай. Да скорее. И таган, и чайники мне нужно убирать в дорожный сундук. Ведь это наши вещи, не оставлять же их здесь.

– Голубушка, сделай уж мне сама чай. Я к этому как-то не способен. Да и не мужское это дело.

– Так, так. А мужское дело, стало быть, шляться ночью по разным вертепам и обниматься со всякими встречными мерзавками! Я и укладывайся, я и чай приготовляй.

– Ну полно, брось. За твою доброту я тебе какой хочешь подарок сделаю. Вот в обратный путь поедем, по дороге остановимся где‑нибудь, и что хочешь себе покупай.

Глафира Семеновна слегка улыбнулась.

– Скажите, пожалуйста, какая Лиса Патрикеевна! – воскликнула она. – Да вот еще что знай… Старой дорогой обратно я ни за что не поеду, до того она мне опротивела, когда мы путались по разным Диршау и Кенигсбергам. Это значит опять нигде ни попить, ни поесть без телеграммы. Немецкая путаница мне до смерти надоела. Есть другая дорога. Я встретилась сегодня в Луврском магазине с одной русской дамой, и она мне сказала и даже на записке написала. Мы поедем через Швейцарию на Вену и из Вены прямо в Петербург. Вот записка. Садиться в вагон надо на Лионской железной дороге и брать билеты до Женевы, а из Женевы до Вены и оттуда прямо на Петербург.

– Как хочешь, милочка, как хочешь, так и поедем, – согласился Николай Иванович и, поймав руку жены, поцеловал ее. – Только должен тебе сказать, что ежели хочешь избежать немцев, то ведь и в Вене немец.

– Все равно. Все‑таки это другая дорога. А русская дама, с которой я познакомилась, говорила, что эта дорога будет не в пример лучше и приятнее, что кондукторы набраны из братьев‑славян и даже по‑русски понимают. Дама также говорит, что, проезжая, мы увидим швейцарские и тирольские горы, а о швейцарских горах я давно воображала. Я много, много читала про них.

– Хорошо, хорошо.

Глафира Семеновна стала приготовлять чай.

– Зови же гарсона и требуй, чтобы нам дали что‑нибудь поесть. Надо торопиться. Я справилась. Поезд идет в семь часов вечера, а теперь уже три часа, – торопила она мужа.

Николай Иванович, видя, что жена переложила гнев на милость, несколько оживился, просиял и позвонил в колокольчик. Явился коридорный в войлочных туфлях и бумажном колпаке, остановился в дверях и улыбнулся, смотря на Николая Ивановича.

– Ça va bien, monsieur? – спросил он, подмигивая ему, и, указывая на расцарапанную свою руку, сказал: – C’est votre travail d’hier.

– Глаша! Что он говорит? – спросил Николай Иванович.

– А вот указывает, как ты ему вчера руку расцарапал, когда он тебя вводил наверх.

Николая Ивановича покоробило.

– Ну, ну… Поди, и сам обо что‑нибудь расцарапался. Так закажи же ему, что ты хочешь, – обратился он к жене.

– Ну вулон манже, – сказала она коридорному.

– У нас табльдот в шесть часов, мадам, а завтрак теперь уже кончился, – дал ответ коридорный.

Оказалось, что ничего получить нельзя, так как по карте в гостинице не готовят, а приготовляют только два раза в день в известные часы завтрак и обед.

– Ну, гостиница! – воскликнула Глафира Семеновна. – Делать нечего, будем закусками и черствым жарким питаться. У нас есть остатки гуся и индейки от третьего дня.

Она велела гарсону подать только сыру и хлеба и прибавила:

– Алле и апорте ну счет. Вот как счет по‑фран цузски – решительно не знаю. By компренэ счет? Счет. Комбьян ну девон пейэ пур ту?

– Ah, c’est l’addition de tout се que vous devez. Oui, madame.

Коридорный исчез и явился с сыром, хлебом и прибором для еды.