Насилие

Администратор не взглянул на нее, когда они вошли. Вэл не сводила глаз с грифельно-серой плитки и пыталась сосредоточиться на дыхании. Гэвин выбрал лифт. Она подскочила, когда двери закрылись, и услышала, как он тихо рассмеялся.

Дверь распахнулась со скрипом, который заставил ее подпрыгнуть. Когда он закрыл дверь за собой, она почувствовала себя так, словно он отрубил ей конечность. Гэвин подошел к своей кровати и сел на край. Он скинул ботинки. Она настороженно наблюдала за ним. Он был одет. Это хорошо. Вэл подумала, что могла бы смотреть на него, если бы он оставался одет. Но у нее не было возможности показать свою мизерную попытку проявить силу.

— Закрой дверь.

Вэл сглотнула и закрыла замок.

— Иди сюда.

Она остановилась в футе от него, отказываясь позволить обмануть себя. Гэвин посмотрел на нее сквозь полуприкрытые глаза, мимолетным взглядом, который, тем не менее, заставил ее почувствовать себя униженной.

— На тебе нет твоего ожерелья.

Ей потребовалось мгновение, чтобы вспомнить. Она провела пальцами по горлу.

— Я спала.

— Я не помню, чтобы давал тебе разрешение снять его.

— Но…

— Ты никогда его не снимаешь, — заявил он. — Никогда. А теперь раздевайся.

Ее глаза широко распахнулись:

— Что?

— Твоя одежда. Сними ее.

* * *

После она лежала онемевшая, измученная и не в силах пошевелиться.

— Ты сдерживалась. — Вэл повернула голову на подушке, чтобы посмотреть на него. Он все еще был полностью одет, в то время как она была обнажена. Она чувствовала это неравенство так же сильно, как клеймо. Это заставило ее потянуться к простыням. Он оттолкнул ее руку. — Со мной ты ничего не скроешь.

Она кивнула.

— Ничего. — Он слизнул последнюю каплю вина с ее горла, его язык все еще был холодным от льда. Когда Гэвин поцеловал ее, она почувствовала его вкус, и себя, и вино на его языке. Он обхватил ладонью ее грудь, слегка сжимая. — Это ясно?

— Да.

— Смотри, чтобы ты снова не забыла. — Не отводя взгляда, он вытащил один из тающих кусочков льда из ведерка рядом с кроватью и поднес его к губам. Она слышала, как он раскусил его. — Или я напомню тебе.

Прижавшись ртом к ее завиткам, он выплюнул лед и запечатлел поцелуй, который был одновременно горячим и холодным между ее ног. Ее мышцы напряглись, и Вэл тут же попыталась выпрямиться, но его крепкая хватка удерживала ее ноги раздвинутыми, когда он провел своим ледяным языком по гребню сплетенных нервов, отчего у нее перед глазами вспыхнули искры, а конечности превратились в желе.

Он очень хорошо умел ранить ее. Иногда ему даже не нужно было разрывать кожу.

Вэл кончила с мягким, пронзительным звуком, который был наполовину всхлипом, наполовину рыданием. Обычно это заставляло его останавливаться, но он продолжил эту медленную методичную пытку, разжижая ее внутренности, укорачивая дыхание. Ее пальцы, как когти, вцепились в простыни. Каждый раз, она была уверена, маленькая часть ее умирала. Она попыталась произнести его имя, но слова тоже стали крючками, которые затягивали ее горло леской, одновременно душа ее и проливая кровь.

Когда она подумала, что больше не сможет этого выносить, Гэвин отстранился. Он наблюдал, как ее мокрое от пота тело дрожит от толчков, которые были его делом, и облизал пальцы. Затем, погладив ее по щеке той же рукой, чтобы заставить вздрогнуть, он сказал:

— Приведи себя в порядок.

Он никогда раньше не предлагал. Ему нравилось отправлять ее домой такой, какая она есть, с остатками его прикосновений, покрывающими ее, как тонкий слой грязи. Она ненавидела то, как постыдно это заставляло ее чувствовать себя. Вспомнив, Вэл поколебалась всего мгновение, прежде чем исчезнуть в ванной.

Если он задумал что-то ужасное, она не заметила, а с его предусмотрительностью было бессмысленно пытаться избежать этого в любом случае. По крайней мере, вода была теплой и можно смыть с себя его прикосновения. Это она может сделать. Но мыло было его, принадлежало ему, холодное, вязкое и пахнущее сандаловым деревом.

Она задрожала от отвращения.

Когда Вэл вышла из ванной, завернутая только в полотенце, обнаружила, что Гэвин воспользовался возможностью избавиться от ее одежды, не оставив ей выбора. Вынуждая надеть то, что он принес для нее. Казалось, он молча смеялся над ней, когда шел в ванную, чтобы побриться, оставив ее одну, чтобы она могла одеться, быстро.

«Надеюсь, он перережет себе горло, — подумала она, натягивая джинсы. — Я надеюсь, что он перережет одну из вен. Что кровь забрызжет зеркало, стены и все остальное. Я надеюсь, что он умрет».

Белая майка была облегающей, обтягивающей и с глубоким вырезом. Он купил к ней темно-зеленый кардиган, который на ощупь был похож на кашемир и, вероятно, таковым и был. Наряд смотрелся хорошо — конечно, так оно и было, у него был наметан глаз на цвет, — а зеленый свитер идеально подходил к ее глазам.

— Это настоящая шерсть.

Он появился в зеркале позади нее, теперь обнаженный по пояс. Гэвин предпочитал бриться раздетым, чтобы не капать пеной на рубашку. Его щетина была укрощена до модной тени вокруг подбородка и рта. От него пахло сандаловым мылом, и оно было еще более свежим.