— Я полностью осознаю, что храмовая четверка отлучила от церкви и меня, и Кайлеба и наложила запрет на всю империю Чарис, — сказала она затем. — Таким образом, в глазах сторонников Храма любые клятвы, которые вы можете принести нам или Церкви Чариса, не имеют силы. Очевидно, что мы не согласны с этим, и у нас нет другого выбора, кроме как задерживать тех, кто отказывается соблюдать условия своих клятв. Ни один правитель, даже в мирное время, не может согласиться на меньшее; ни один правитель, даже во время войны, не имеет права требовать чего-то большего.
— Я здесь, в Корисанде, в немалой степени из-за этого. Все вы знаете, что я имею в виду, когда говорю это. Я сожалею, что меня привела сюда такая причина, и я сожалею, что многие, чьим единственным преступлением была верность Корисанде, Дому Дайкин и духовенству, которых их учили уважать, оказались втянутыми в предательство и заговор горстки людей, которые увидели возможность взять власть в свои руки для своих собственных целей и своих собственных амбиций. У меня нет выбора — у Чариса нет выбора — кроме как вершить правосудие, но я буду стараться, как Чарис всегда старался, смягчить правосудие милосердием везде, где это возможно.
Она снова сделала паузу, тишина была такой напряженной, что она снова могла слышать шум прибоя, и инстинкты, выработанные за столько лет на троне, попытались определить настроение людей в тронном зале. По крайней мере, некоторые из них, казалось, искренне пытались воздержаться от суждений, подумала она. Другие, как бы усердно они ни пытались это скрыть, явно уже приняли решение и не собирались поддаваться чьим-либо словам… особенно ее. Она не могла сказать, сколько из них попало в какой лагерь, но ей казалось, что чаша весов слегка склонилась в пользу тех, кто уже посвятил себя враждебности.
— Мы ясно дали понять, что не готовы бесцеремонно лишать князя Дайвина его первородства и наследства, — сказала она наконец. — Очевидно, что когда несовершеннолетний князь находится в изгнании при иностранном дворе, вдали от своих земель, мы не можем просто передать в его руки то, что мы выиграли на поле битвы. Точно так же мы можем понять, почему князь Дайвин и те, кто искренне заботится о его интересах, не решаются вернуть его во власть тех, кто, по мнению многих, убил его отца и старшего брата. Независимо от того, сделали мы это или нет, простое благоразумие диктовало бы, чтобы он не возвращался в зону нашей досягаемости до тех пор, пока те, кто отвечает за охрану его жизни и благополучия, не будут полностью уверены, что это безопасно. Я не притворяюсь, что нам нравится эта ситуация, но также прекрасно понимаю, что здесь, в Корисанде, она тоже никому не нравится.
— Именно необходимость учитывать все эти факторы привела императора Кайлеба к признанию Регентского совета представителем князя Дайвина, а не короны Чариса. Очевидно, что Регентский совет должен приспособиться к требованиям Чариса точно так же, как это должен был бы сделать князь Дайвин, если бы он был здесь и правил самостоятельно. Так, к сожалению, обстоят дела в мире, где споры между королевствами слишком часто разрешаются на поле битвы. Мы надеемся, что со временем, и желательно скорее раньше, чем позже, все эти проблемы будут решены без дальнейшего кровопролития здесь, в Корисанде, и мы искренне желаем найти в этом решении способ окончательно положить конец гневу и недоверию, враждебности, которая так долго существовала между Чарисом, Чисхолмом и Корисандой. В то же время у нас нет намерения экспроприировать земли князя Дайвина, будь он в качестве князя или герцога Манчира. Помимо отмены крепостного права, мы не намерены вмешиваться в традиционный закон Корисанды или традиционные права ее аристократии или ее общин. И помимо тех действий, которые необходимы для очищения Матери-Церкви от коррупции, которая заразила и отравила ее, от лжи, которая была высказана от ее имени, мы также не ссоримся с ней… и, конечно же, не с Богом.
— И это, милорды и леди, именно то, с чем я прибыла сюда, в Корисанду, чтобы продемонстрировать всем на всеобщее обозрение. Я не буду заключать никаких тайных сделок. Точно так же не будет никаких тайных арестов и казней, как их не было до сих пор. Мы не будем выпытывать признания у тех, кого подозреваем в преступлениях, и, если нам придется вынести смертный приговор, он будет приведен в исполнение быстро и чисто, без пыток, которыми наслаждается Жаспар Клинтан.