Насквозь

– Вчера по телевизору в «Что? Где? Когда?» показывали, не видали разве? – кричали мне со всех сторон. Там у мужика слева – шесть пальцев.

Но это были хорошие девушки, с которыми мы пытались договориться.

Иная группа была у меня по вечерам. Девушек под дверью обычно ждали их «парни». Парни были нетрезвые и приезжали из Подмосковья после тяжкого рабочего дня. И тут на пути у них стояла я. Разлучница, разделявшая сердца, бившиеся навстречу друг другу. Конечно, девушки не только не слушали, они меня ненавидели.

В тот день все складывалось из рук вон. Кто-то снаружи колотил ногой в дверь, которую я предусмотрительно заперла на ключ. С этой же стороны в мой адрес отпускались оскорбительные шуточки. Начинали обычно с моих ног, потом доходили до груди, шеи, лица. Я чувствовала себя как на зоне. Сквозь этот шелест неприятных реплик я рассказывала им про Гамлета. Наверное, до меня долетело что-то уже совсем противное, и я замолчала.

Вдруг со мной произошло что-то странное. Я стала говорить каким-то чужим голосом и словно видела себя со стороны. Возникло ощущение какого-то другого, гулкого объема; ненатуральный голос звучал странным эхом. Я говорила, что расскажу им сейчас про их будущее. Они скоро уйдут туда, за дверь, у них начнется своя жизнь, в которой они, к несчастью, будут много и долго пить, родят детей, наверное, не очень здоровых. Будут растить их в одиночестве и снова будут пить. И потом умрут. Все будет, как было всегда, из поколения в поколение. Но сейчас у них есть последний шанс пересечься с другим миром, который, возможно, не коснется их жизни никогда. Узнать про принца Датского, который мучился вопросами, о которых они, может быть, никогда не услышат.

Стало тихо. Почему-то замолчали за дверью. Не было слышно даже их дыхания. Они смотрели на меня исподлобья, затравленными волчьими глазами. Было видно, что им очень и очень страшно, возможно, они о чем-то таком догадывались, но произнесенное, а значит, обнаруженное – вмиг стало реальностью, словно все уже произошло, и их жизнь на моих глазах стала уменьшаться и подошла к концу.

И мне тоже стало страшно, я поняла, что перешла какую-то опасную черту. Я закрыла журнал, открыла ключом дверь и ушла.

Через полгода меня сняли с преподавания эстетики и сообщили, что я буду вести научный атеизм. Сначала я очень переживала, но вскоре нашла выход. Мы стали изучать с моими новыми ученицами все направления религии, я им рассказывала про разветвления христианства, Крестовые походы, инквизицию, Франциска Ассизского и других святых, а потом мы пошли в церковь смотреть иконы. Кто-то из учеников написал донос о том, что я занимаюсь религиозной пропагандой. Меня вышибли из училища, и я снова оказалась без работы.

18

Мы вышли с моим маленьким сыном из арки во двор – перед нами были две дороги – я вела его по одной, а он вдруг топнул ногой, сказал, что пойдет по другой.

– Иди! – ответила я, и он пошел от меня прочь. Я стояла и ждала, что же будет дальше, а он – маленький – уходил все дальше и дальше.

И вдруг развернулся и пошел ко мне назад.

– Я не мог уйти совсем, меня что-то держало, – сказал он. – Я словно уперся лбом в стену.

Мы шли рядом с ним, скрепя снегом. И тут он совсем обыденно произнес:

– Мама, я тебя люблю больше всех людей на свете.

19

Не прошло и пяти лет, как мне открылось, что наш брак с Петром был дурацкой выходкой. То есть он хороший друг, но почему муж? С этим знанием делать было абсолютно нечего, и мы жили так, как прежде. Единственный, кто нас время от времени спасал, примирял и соединял, был, конечно же, маленький сын и еще Диккенс. Наш любимый писатель всегда стоял на полке в коридоре и ждал своего часа. В первые годы – мы жили с Пиквиком и его друзьями. Мы всегда читали по вечерам вслух. Диккенс и вправду всегда присутствовал где-то рядом. Перемигивался с нами, выбрасывая из пространства свои любимые словечки. Сдвинутый мир пикквикистов, где все говорили прекраснодушными фразами, путешествовали в экипаже вокруг Лондона, глупо влюблялись, попадали впросак и все время ели, был абсолютно родным. Казалось, что именно так и должен был выглядеть человеческий рай. С нестрашными злодеями, добрыми идиотами и нелепыми старыми девами, но главное – абсолютно благословенный, где все, не старея и не умирая, как в карусели, крутятся по кругу, и так будет продолжаться всегда.

Когда наша жизнь с Петром стала труднее, мы уже читали «Николаса Никльби» и «Лавку древностей». Сердце противилось смерти бедного мальчика Смайка и малютки Нелл. Мир Диккенса становился более суровым. Но все равно уютным. Тогда мы с Петром узнали, что Диккенс сумел отменить в Англии частные закрытые школы, где мучили несчастных детей. И очень радовались этому. И я верила, что если писать такие романы, то все можно изменить.