Наслаждение Маккензи

– Ад и все дьяволы! – Ченс резко откинулся на спинку кресла и хмуро осмотрел открывающийся над носками ботинок вид. – Если это женщина, то ты не сможешь сконцентрироваться, пока не переболеешь и не выкинешь ее из головы. Черт побери их маленькие сладкие тайны, – ласково добавил он.

Вокруг Ченса вечно крутились женщины. Его редкая красота действовала на слабый пол не хуже оружия массового поражения, но он обладал редким даром настоящего распутника и сорвиголовы – умел избегать серьезных привязанностей.

Зейн не был уверен, что сможет выбросить Бэрри из головы. Более того, сомневался, что хочет. Непонятно, почему она исчезла даже без слов прощания и пожеланий скорейшего выздоровления. Правда Банни и Призрак рассказывали, как ее, брыкающуюся и орущую в полный голос, затолкали в самолет и увезли в Афины. Похоже, ее папаша, а также политика руководства флота по сохранению секретности относительно любого факта, касающегося «морских котиков», сделали все, чтобы Бэрри не узнала, в какой госпиталь его увезли.

Зейн скучал по Бэрри. По ее храбрости, несгибаемой воле делать то, что правильно и необходимо. А еще он скучал по безмятежности выражения ее лица и по накалу любовных ласк.

Боже, как он скучал!

Одно воспоминание отпечаталось в памяти ярче остальных и жгло раскаленным клеймом: Бэрри протягивает руку к пряжке его ремня и с отчаянием шепчет: «Я сама».

Зейн тогда все понял. Не только желание контролировать близость, но и мужество, которое понадобилось девушке, чтобы стереть унизительные воспоминания и заменить их радостными. Бэрри сказала правду – она оказалась невинной. Не знала, что делать, не ожидала боли. Но, несмотря на это, своим сладким, жарким, скользящим по его органу телом, довела до умопомрачения и начисто лишила самоконтроля, чего не удалось до нее ни одной женщине.

Бэрри могла – должна была – оказаться испорченным, беспомощным, маленьким снобом. Вместо этого, в напряженной и опасной ситуации сделала лучшее, что могла. Девушка ни разу не пожаловалась и приложила все возможные усилия, чтобы не только не мешать, но и помогать.

С ней было хорошо молчать и разговаривать. Такому убежденному одиночке, как он, нелегко использовать слово «любовь» по отношению не к члену семьи, но к Бэрри… может быть. Хотелось бы провести вместе больше времени, узнать ее поближе, взрастить то, что может вырасти.

А еще он хотел Бэрри.

Однако, сначала главное. А главное на сегодня – восстановить силы. Он может добрести без помощи из одной комнаты в другую, но дважды подумает, прежде чем самостоятельно направится к конюшням. Так же нужно решить останется он во флоте или выйдет в отставку. Зейна не покидало ощущение, что его время ушло, как только он высоко продвинулся по карьерной лестнице и отошел от оперативной работы. А если не службой в «морских котиках», то чем он будет зарабатывать на жизнь? Необходимо определиться и навести порядок в жизни.

Возможно, Бэрри не заинтересована в каких-либо отношениях с ним, хотя из описанной Призраком и Банни картинки ее отлета это не соответствовало действительности. В тот долгий-долгий день близости оба испытали гораздо больше, что удовлетворение от любовных ласк.

Придется приложить некоторые усилия, чтобы добраться до Бэрри. Утром он дозвонился в посольство США в Афинах, представился и попросил соединить его с Бэрри Лавджой, однако, трубку взял посол Уильям Лавджой. Сердечной беседы не получилось.

– Нельзя сказать, что Бэрри не ценит сделанного вами. Однако вы должны меня понять, она хочет оставить эти неприятности позади. Разговор с вами расстроит ее, – сказал неприятным, ледяным, вежливым голосом посол. Многие заплатили бы бешеные деньги за такую дикцию.

– Вы высказываете ее мнение или свое? – таким же ледяным тоном спросил Зейн.

– Не думаю, что это имеет значение, – ответил посол и положил трубку.

Зейн решил не торопить события. В его состоянии многого не добьешься, разумнее выждать. Когда в голове все уляжется, станут понятны дальнейшие планы, будет достаточно времени связаться с Бэрри. И теперь, когда понятно, что посол даст распоряжение оградить дочь от неприятных звонков, Зейн подготовится к обходному маневру.

– Зейн, – окликнула мать из глубины дома и вернула его с небес на землю, – ты не устал?

– Все хорошо, – ответил он, преувеличивая, но не очень.

По крайней мере, Зейн не чувствовал себя слишком уставшим. Оглянулся на Ченса и заметил ухмылку на лице брата.

– Она так беспокоится о тебе, что забыла о моих сломанных ребрах, – прошептал Ченс.

– Рад услужить, – растягивая слова, улыбнулся Зейн. – Только не стоит ожидать, что я позволю стрелять в себя каждый раз, когда тебя слегка побьют.

Семья Маккензи в полном составе забавлялась реакцией Ченса на заботу и суету Мэри. Внимание пугало того до ужаса, хотя отвертеться ему еще ни разу не удавалось. В руках Мэри Ченс становился мягче воска, и не только он – все дети. Они выросли на прекрасном примере для подражания: отец мог рычать и топать ногами, но Мэри обычно добивалась своего.

– Ченс?