Наследие

Оказывается, переспорить Ханну практически невозможно. Если эта женщина продержится больше двух дней, работая дома, прежде чем прокрадется обратно в студию, я буду в шоке. Я уже понимаю, что во время этой беременности она станет занозой в заднице.

Надеюсь, наши друзья смогут сплотиться вокруг меня и помогут держать ее в узде. Накануне мы написали всем, кто нам дорог, поделились хорошими новостями и прочитали ответы с поздравлениями.

Читая веселые сообщения, Ханна поняла, что мы не так одиноки, как она боялась. Грейс уже предложила помочь выбрать мебель для детской, когда вернется из Парижа. Сабрина тоже обещала помочь, хотя для нее это может быть сложнее, потому что из той же переписки мы узнали, что они с Таком оба получили работу на Манхэттене и в конце лета покинут Бостон.

Я рад за них, но не могу не огорчаться тому, что Такера, единственного отца, которого я знаю, больше не будет поблизости.

– Я тут думала, – говорит Ханна, поднимая кружку к губам. – Мы должны пожениться.

Я как раз наливаю апельсиновый сок, и моя рука замирает.

– Да ну? – Я сохраняю ровный тон.

Она делает маленький глоток, потом улыбается.

– Если ты хочешь.

Довольно трудно не швырнуть стакан с соком на пол, не выбить кружку из руки Ханны и не растерзать ее.

– Если тебе этого хочется.

– Круто.

– Хочешь, куплю тебе кольцо?

– Очевидно. Только не такое огромное, как у Элли. Я не психопат.

Я закусываю щеку, чтобы не рассмеяться.

– И это все? Это предложение руки и сердца?

– Ну, мы любим друг друга, и у нас будет ребенок. Разве этого не достаточно? Кому нужны все эти речи?

Она права.

– Кому нужны речи, – отвечаю я эхом, улыбаясь.

– А теперь. Прошу. – Я забираю ее кружку с кофе и веду ее к лестнице. – Возвращайся в постель. И не смей буянить, пока меня нет.

– Могу я, по крайней мере, немного пропылесосить?

– Богом клянусь, я пошлю Такера и Сабрину тебя связать.

– Хотела бы я на это взглянуть.

Хохотнув, я шлепаю ее по заднице, чтобы заставить подняться по лестнице. Но затем иду следом, потому что мне нужно одеться. Пока она, как хорошая девочка, забирается обратно под одеяла, я нахожу чистую рубашку и набрасываю ее на плечи. Нервы медленно собираются в животе в ком, который подкатывает к горлу. Я совсем не хочу того, что меня ждет.

– Ты не говорил, что уходишь, – говорит Ханна. Она садится на постели, переключая каналы телика.

– Я собираюсь переговорить с продюсером спортивного агентства, – признаю я. – На днях я сбежал со съемочной площадки прямо во время записи, и с тех пор ни с кем не разговаривал. Лэндон организовал мне встречу с продюсером. Только мы вдвоем.

Она резко оглядывается.

– Что ты собираешься делать?

– То, что должен.

Когда я добираюсь до студии, Стивен Коллинз приглашает меня в свой кабинет. Я отказываюсь от напитка, предложенного его ассистентом, пытаясь миновать все эти любезности и перейти к причине, по которой я тут, раньше, чем найду способ отговорить себя от этого.

– Надеюсь, ничего серьезного не случилось, – говорит продюсер, сидя на краю стола. За его спиной – стена наград и подписанных спортивных сувениров. – Мы с Брайаном пожалели, что не смогли закончить этот эпизод. Сделали из интервью действительно хорошую нарезку. Мы хотели бы вернуть тебя и твоего отца обратно на съемочную площадку где-нибудь на этой неделе, если тебя это устроит.

– Прошу прощения, но я не смогу, – прямо заявляю я.

Его вежливая улыбка становится не такой широкой.

– Если придется отложить на неделю или около того, я полагаю…

– Я вынужден отказаться от участия в шоу, Стивен. Я вообще не хочу, чтобы вы пускали это в эфир. Что бы то ни было.

– Невозможно. У нас договор. И мы уже сделали значительные вложения в съемки. Люди, оборудование.

– Я понимаю, и мне жаль.

Он внимательно всматривается в мое лицо.

– Что такое, Гаррет? Скажи мне, в чем проблема, и я ее решу.

Многие годы я представлял, как пройдет этот разговор. Или сотня подобных. Когда я, наконец, разорву завесу над этой тайной. В колледже это было не так сложно, потому что у меня не было особого опыта. Но я больше не какой-то неизвестный хоккеист из колледжа. Я – в центре внимания всей страны. Теперь на кону мои карьера и мой имидж. Поддержка и уважение моих болельщиков.

Поэтому в отсутствие верного способа сказать это я просто говорю:

– Мой отец издевался надо мной в детстве.

Тревога вспыхивает в глазах Коллинза.

– О, – только и говорит он и ждет, когда я продолжу.

Я делаю это, несмотря на зудящий дискомфорт.

Я не уверен, что слышу себя, когда объясняю, как мой отец бил меня, пугал, манипулировал мной, едва погружаясь в глубины его жестокости. Это дается мне горько и больно. Но словно заноза, так долго просидевшая под кожей, что о ней уже забыли, облегчение мгновенное и ошеломляющее.

Несколько секунд продюсер молчит. Затем он соскальзывает со своего стола и садится на стул рядом со мной.

– Черт возьми, Гаррет. Я не знаю, что сказать. Это…

Я не отвечаю. Мне не нужна его симпатия или жалость, только его понимание.