Наследие дракона

Он не мог её видеть, не мог её касаться, но он её слышал и чувствовал. Она была совсем рядом, дышала в такт с шумом сосен, сливалась в его сознании с этим островом – священным, божественным. Иногда его называли сердцем сердца Шинджу – сердцем Кокоро. Если бы у империи была ки, она брала бы своё начало здесь. Сейчас Иоши чувствовал, что, если бы у империи была ки, она брала бы своё начало в ней – истинной дочери Ватацуми и Инари, той, что владеет ками дракона, той, что стоит подле него и собирается подарить ему своё сердце.

Ладони вспотели.

Он почувствовал, как его запястья касается шёлк, – мико обернула руку одним концом ленты и завязала его. Другой конец предназначался Киоко. Почти едины. Почти.

– Услышь, Инари,

прекраснейшая Инари,

подарившая

земле изобилие,

а нашим душам – тела.

Мико говорили только стихами танка. В них никогда не было рифмы, но неизменно присутствовал единый ритм. Жители Шинджу верили, что боги способны слышать слова, сказанные лишь в таком ритме, лишь с таким количеством слогов.

– Сплети две души:

Миямото Киоко,

Сато Иоши –

лентой единой судьбы,

чтобы шли они рядом.

Воздух зазвенел. Иоши узнал бы этот звук из тысячи других. Летящая стрела. Миг – и лента, которой они были связаны, натянулась, а в следующее мгновение ослабла, порванный конец безвольно повис на его запястье.

В тот же момент с Иоши слетела повязка. Одна из мико сняла на последних словах о судьбе, тогда же, когда в воздухе просвистела стрела.

Он не обернулся посмотреть на стрелу. Он слышал, откуда она летела. Только взглянул на Киоко, убедился, что она цела, – и бросился прочь с острова. Лучник не мог уйти далеко. Судя по дальности выстрела, это не походный лук, а с большим, в шесть с половиной сяку[20] высотой, не побегаешь.

– Иоши, – остановил его крик отца. – Я займусь им.

Иоши обернулся. Сёгун посмотрел на мико и кивнул:

– Продолжайте церемонию.

Он посмотрел на кинжал, который уже сжимал в руке. Посмотрел на Киоко. Её лицо ничего не выражало. Кожа гладкая и тёмно-коричневая. Брови – две жирные угольные точки. Все черты лица отрисованы перламутровыми линиями, а на щеках, висках и шее рассыпались мелкие, едва различимые ракушки и цветные камни. Она представляла собой мокрый морской берег. Никто никогда не рисовал на лице ничего подобного, но она всегда была иной.

Иоши забыл о стреле – перед ним стояла истинная дочь дракона, чьё тело создано, чтобы его омывало море. Только глаза его насторожили. Всё такие же лазурные, яркие, но сейчас – совершенно пустые. В её взгляде нельзя было прочесть ни капли испуга, ни чего-то ещё.

Тогда Иоши снова повернулся к отцу.

– Где стражники? Они же охраняют весь сад. Как это вообще допустили?

Мэзэхиро лишь протянул руку и выразительно посмотрел на кинжал.

– Отдай это мне. Наверняка ёкай обманом пробрался. Стрела была с птичьим оперением. Я найду его, тебе не о чем беспокоиться.

Иоши вложил кинжал в протянутую руку сёгуна и вернулся. Отец прав, Иоши не стоит уходить. Не из-за свадьбы и трона – из-за Киоко. Если она не опасается смерти – ему стоит опасаться за неё, стоит оставаться рядом.

Церемония продолжилась, словно ничего не случилось. Удивительным образом стрела перебила ленту ровно тогда, когда её нужно было разрезать. Если кто-то хотел помешать свадьбе – он опоздал.

* * *

Киоко чувствовала поразительное равнодушие ко всему происходящему. Её прекрасно подготовили к свадьбе, сделав тот макияж, о котором она просила, но даже он не доставил особой радости. Всё казалось неправильным.

Возможно, из-за отца, хотя она знала, что смогла отпустить его душу. Ей всё ещё было больно, но вместе с болью в конце концов пришло смирение.

Возможно, из-за надвигающейся войны. Урок Кацу-сэнсэя оказался неожиданно интересным, но то был лишь урок, а настоящая угроза пугала.

Возможно, – хотя в этом Киоко не хотела не только признаваться, но даже допускать возможность – из-за слов Норико. Она могла оказаться права. Ещё и утренние слова Каи не выходили из головы… Она последняя из рода Миямото. Последняя из главной ветви правления. Имеет ли она право оставаться в стороне?

После церемонии её снова умыли, переодели, поохали над ней по поводу стрелы – вот так свежая сплетня для всей империи! – и нанесли более сдержанный макияж: лицо императрицы не должно быть украшено. Ровный тон, брови у переносицы и чёрные зубы. Зубы ей нравились меньше всего. Чернота внутри открытого рта должна была придавать лицу ещё больше сходства с театральной маской, но на самом деле, конечно, никто не видел дыру, видели просто чёрные зубы, что вызывало отвращение у Киоко.

– Это обязательно? – уточнила она перед тем, как ей нанесли пасту.

– Для церемонии – да, – непреклонно заявила Кая. – Киоко-химэ, вы позволяете себе слишком много отступлений от правил. Придворные хотят увидеть ту императрицу, какую ожидают. Не навлекайте на себя гнев своих подданных.