Наследие Дракона

– Тринадцати или четырнадцати лет, – уточнил Матту. – Ему исполнилось пятнадцать, когда он умер. В то время ходили слухи, будто Питос подумывает о том, чтобы продать своего соперника, но прежде, чем он успел воплотить свои планы, Серпентуса свергли с престола и убили – или убили и свергли, точно не знаю, в какой последовательности это работает, – и моего брата сбросили с крутой горы. Полагаю, к счастью для меня. Разумеется, всю его драйиксовскую стражу казнили, и та же участь постигла его секретаря, но наша старуха кормилица еще доживает свой век где-то в округе, как и двойник Питоса – а также его возлюбленная фаворитка. В то время они оба были очень молоды, и поговаривали, что у нее родился ребенок, но никакого младенца так и не нашли.

– А почему пощадили его двойника, если даже драйиксовскую стражу подвергли казни? Такое решение кажется странным…

– Ах, это занятная история. По официальной версии, парень навещал больную родню в деревне, когда Питос попал в засаду. – Матту улыбнулся, и его глаза сверкнули в свете фонаря. – Согласно более мрачным слухам, этот мальчик приходился Серпентусу дальним родственником… каким-то четвероюродным кузеном или что-то в этом роде.

– Все это очень интересно, но я не понимаю, при чем здесь Человек из Кошмаров. Или я.

– Интриги, восстания и замыслы о свержении короля, а также тот факт, что вам приходится вернуть Сулейму в Атуалон в то самое время, когда старый король дышит на ладан… Если это – не сама суть кошмаров, можете записать меня в шуты моей сестры. Я оставляю за вами право отсеивать слухи и недосказанности. Что же до меня, полагаю, что сейчас я спущусь во двор и как следует повеселюсь, любуясь на представление сестры и ваших юных варварок. Их обычай демонстрировать свою грудь, знаете ли, заставляет даже старейших наших жителей разевать рты. А это уже само по себе занятное зрелище.

Матту отошел от окна и изобразил небольшой насмешливый поклон.

Хафса Азейна нехотя кивнула ему в ответ.

– Благодарю за информацию, Матту. Возможно, я тебя недооценивала.

Услышав это, он рассмеялся и повернулся к выходу.

– О Хафса Азейна, – покачал головой Матту. – Я в этом очень сомневаюсь.

Когда повелительница снов что-нибудь задумывала, она никогда не сомневалась.

Призванная ею мастерица собрала ее локоны обеими руками, дергая и оглаживая эту путаницу, и не смогла скрыть отчаяние в голосе.

– Все это придется сре´зать.

– Никаких ножниц, – ответила Хафса и раздраженно нахмурилась, глядя на собственное отражение. Она терпеть не могла зеркал. – Все вычесать. Я хочу оставить столько волос, сколько возможно.

– Но, мейссати…

– Ты будешь обращаться к моей хозяйке «королева», – поправил ее Дару, как его учили.

– Простите меня, королева. – Женщина запнулась. – Придется позвать моих учеников. И послать за маслами. И…

Хафса Азейна подняла руку, пресекая возможные возражения.

И убрала с лица хмурый прищур. Снова.

– Приступай.

– Как прикажете, мейссати.

Женщина, кланяясь, вышла из комнаты.

Хафса Азейна убрала хмурый прищур с лица. Снова.

Спокойная, как легкий дождь, – напомнила она себе, – безмятежная, как день без ветра.

Робкая, как тарбок, – хмыкнул Курраан. – И зачем тебе притворяться жертвой?

Чтобы подманить их поближе, – ответила Хафса.

А… значит, хищник в засаде. Совсем как мимик.

Точно.

Джа’акари смотрят на лжецов с неодобрением. Не думаю, что твои зееранимы с благосклонностью отнесутся к подобному.

А ты? Ты это одобряешь?

Я – кот, – произнес Курраан, по сути дела, уйдя от ответа. – Насладись своей игрой, повелительница снов. А я пойду поищу чего-нибудь съедобного.

Он вышел из комнаты вразвалочку, подняв хвост трубой и посмеиваясь.

Хафса Азейна посмотрела в зеркало и убрала хмурый прищур с лица. Снова.

Безмятежная, как горное озеро, – напомнила она себе, – уверенная, как звезды, непоколебимая, как луны.

И тогда она наконец увидела, что из ее собственных глаз выглянуло то, что нужно.

Это был взгляд королевы.

33

Он низко сидел в седле, а Эхуани плясала, выгибая шею, и вертела ушами в разные стороны, прислушиваясь к его просьбам и размышляя, стоит ли выполнять их на этот раз. Наконец маленькие упрямые ушки развернулись вперед и она подчинилась, легко переступив копытами, и, вздрогнув всем телом, перешла на неспешный ход.

Это было все равно что оседлать песню, оседлать сам ветер. Измай позволил своему одобрению дойти до нее и почувствовал, как она ответила ему всплеском жизни.

Жизнь.

Его снова охватило горе. Оно накрыло его, как горячий летний дождь, и прорвалось сквозь тело, словно песчаная буря, оставляя юношу нагим и окровавленным. Кобыла прижала уши к голове и зашаталась из стороны в сторону, а ее спина снова стала жесткой. Измай наклонился в седле, прижался лицом к ее мягкой гриве и позволил слезам литься свободным потоком. Эхуани повернула шею и мягко укусила его за ногу, прощая невольную оплошность. Она замедлила темп, перейдя на сладкую, тягучую рысь, и Измай позволил кобыле скакать, как ей хотелось, не особенно заботясь о том, успеют они добраться до заката или до рассвета, или до пасти дракона.