Наследие Дракона

– Причинять ему боль? – нахмурился Измай. – У нас не принято обижать детей. Только чудовище могло бы причинить вред ребенку.

Чар замолчала на долгое-долгое время. Наконец она прошептала:

– Там, откуда я родом…

Девушка не закончила свою мысль.

Измай взял мальчика поудобнее.

– Я заберу его, если тебе действительно так хочется. За ним будут хорошо смотреть, матери пищат от счастья, когда к ним в руки попадает новый малыш, над которым можно суетиться и кудахтать, – у нас рождается так мало мальчиков. Его с радостью примут. Как и тебя, Чар. Тебе тоже лучше пойти со мной. Ты сама сказала, что это место предназначено для упокоения мертвых. – Он задержал дыхание, боясь резкого ответа, но она лишь покачала головой.

– Ты очень милый, Измай. Но мой дом теперь здесь. Это мой народ. Я присматриваю за ними, а они присматривают за мной. – Она подняла руку, прежде чем он успел что-либо возразить. – Прошу тебя, Измай, забирай малыша и уходи.

– Могу ли я, по крайней мере, остаться тут на ночь?

– Лучше тебе этого не делать. – Чар вздохнула. – Я рада, что ты возьмешь с собой мальчика, правда рада, но вместе с тем мне грустно, а когда мне грустно, – ее глаза заблестели, – Эйд Калмут становится небезопасным местом.

– Костяной царь…

– Арушдемма тебя не потревожит. Он набил себе брюхо работорговцами.

Эти слова напугали Измая.

– Работорговцами?

– Нехорошими людьми с реки. Они везли этого мальчика в Эйд Калиш на продажу. – Ее глаза потемнели, как царство Эта, как черное пространство в небе между звездами. – Я не люблю работорговцев, Измай.

– Как скажешь, – помедлив, согласился он. – Знаешь, у Эхуани, наверное, случится припадок. А Рухайя вообще никогда меня не простит.

Я иду к тебе, братец. Нам нужно отсюда выбираться, – в голосе вашаи звучало напряжение. – Немедленно.

Глаза Чар блестели.

– Прошу тебя, уходи, Измай.

Он кивнул, а затем сделал то, что удивило его самого – подошел к Чар так близко, как только посмел, и положил руку ей на плечо, мягко, чтобы не испугать девушку и не причинить ей боль.

– Надеюсь, ты знаешь, что я никогда тебя не обижу, – сказал он так мягко, как только мог. – Надеюсь, ты знаешь, что я – твой друг.

– Мой друг. – Из ее глаза выкатилась одна-единственная слезинка и, подрагивая, скользнула по изуродованной щеке. – Да. Но сейчас тебе нужно идти. Пожалуйста, поспеши. – Чар нагнулась, выбираясь из-под его руки. – Я возьму твои сумки… и пойдем.

Измай последовал за ней по крутой дорожке, осторожно выбирая, куда ступить, и думая о том, как в этом подлунном мире он доберется домой на лошади, да еще с младенцем на руках.

Эхуани ждала их у входа в долину вместе с Рухайей. Чар надела на его лошадь седло, закрепила походные сумки и подержала ребенка, пока Измай садился на Эхуани. Он с удовлетворением отметил, что кобылка выглядела отдохнувшей и вовсе не расстроилась из-за неожиданного путешествия.

Измай положил головку ребенка на согнутый локоть.

– Сон у него крепкий.

– Это точно. – Чар улыбнулась, хоть слезы лились у нее из глаз. – Он хороший мальчик. Я буду по нему скучать. – Она потянулась к изуродованной ручке и погладила младенца по мягкой щеке. – Прощай, Саммай.

– Саммай? – Измай застыл в изумлении. – Неужели ты назвала его в мою честь?

– Думаю, иначе я не могла поступить.

Мимо, закрывая луны, прошла темная туча.

– Измай… тебе пора. И на этот раз не оборачивайся. Это приносит неудачи.

– Джай ту вай, Чар. – Он сжал ногами теплые бока Эхуани, и кобыла с готовностью зашагала.

Несмотря на предупреждение, отъезжая, Измай оглянулся и увидел, что Чар смотрит ему вслед. Она, как всегда, пряталась в тени, но на миг лунный свет коснулся ее лица. Увидев, что Измай смотрит на нее, девушка подняла руку и быстро помахала ему, а затем растворилась в ночи.

Измая всегда удивлял тот странный факт, что дорога домой всегда кажется короче, чем путь из дома. Можно целый день скакать куда-нибудь, а потом развернуться, сделать три шага и вернуться к начальной точке. Но на этот раз все было иначе.

В первую очередь, ребенок – который спал так крепко, что Измай начал подозревать в этом сне что-то неестественное и бояться, что мальчик заболел, – был тяжелым, как мешок костей. Измай держал его на сгибе руки, придерживая удила другой. Как бы он ни перемещал мальчика, его рука то отекала до ледяного покалывания, то горела узелками боли, и вскоре поясница юноши присоединилась к этому кровавому хору. По линии, от одного плеча до другого, загорелась полоса боли, и с каждым осторожным шагом Эхуани огонь поднимался выше. Но Измай не смел ее подгонять, и они шли и шли шаг за шагом.

Звезды и луны изливали на них щедрый свет, а ночь была мягкой и теплой. Измай знал дорогу, поэтому здесь трудностей не возникало. Не было проблем и с хищниками, крупными и мелкими. Юноша больше не слышал заунывного, смертельного вопля бинтши; в ночи не раздавалось ни рычания, ни хрипа, ни писка; останки не поднимались из песков со злобным смехом костяного царя. Даже пески перестали петь.

Но Зеера никогда не пребывала в молчании.