Наследие Мортены

Мама ночевала тут же. Это я поняла, ощущая прохладную руку на лбу после бурных пробуждений. Опять снились кошмары. А может, уже и не кошмары. После увиденной бойни между оборотнями не получалось воспринимать всё как страшный сон. Слишком реалистично, слишком живо. Перед глазами мелькали кровавые эпизоды, утягивая в водоворот. Во сне ирбисы стояли против беспощадных врагов, раненные, обезображенные призраки смерти, они боролись до последнего вздоха. Я видела предсмертный взгляд Баабыра, полный сожаления и бессильной ярости. Его разорвали на куски медведи, четвертовали, как древнего князя. Красный туман настигал меня, полностью подчиняя волю, и я делала уверенный шаг с вершины скалы, чтобы изломанной куклой приземлиться у её подножия.

Однажды мне удалось проснуться до самоубийственного полёта. Я рывком вынырнула из сна, сердце билось в рваном ритме, то пропуская удары, то захлёбываясь кровью. Кожа в местах крепления датчиков чесалась. Я чувствовала себя слабой, грязной, беспомощной. А ведь таких ощущений не было, даже когда я проснулась на полу с Баабыром в обнимку после операции.

Княжна сидела на полу у моих ног, сложив руки на больничной койке и уперев в них подбородок. Смуглая кожа резко контрастировала с белыми простынями и голубым кафелем. Рогнеда была похожа на тёмное привидение, если таковые бывают. Она смотрела на меня с затаённой печалью.

— Краше в гроб кладут, да? — я попыталась пошутить, чтобы скрыть отголоски кошмара, всё ещё ощущавшиеся дрожью в руках, бисеринками пота на теле и учащённым сердцебиением.

— Прости меня! — едва слышно прошелестело во тьме палаты.

— За что? — невольно вырвалось у меня.

— Сама погибла и тебя вгоняю в могилу, — княжна тяжело вздохнула, прикрыв глаза. На ресницах её блестели слёзы. — У меня никого не осталось, только ты. Была дюжина ипостасей, и все они погибли. Я должна была дать им жизнь, а принесла лишь боль, заточение и смерть. И вот теперь ты. За последние десять дней ты пережила больше, чем многим выпадало за всю жизнь. Всё из-за меня! Я — эгоистичная дрянь, веками живущая ценой чужих жизней.

— Это неправда. Ты не виновата, что всё так сложилось! Ты не виновата, что после тысячелетий плена оказалась на свободе и попала в меня! Да ты мне вообще жизнь тогда спасла! — я пыталась достучаться до здравого смысла Рогнеды, но та, похоже, скатывалась в истерику и не обращала внимания на мои доводы.

— Не я тебя спасла, — прошептала княжна, по-детски шмыгнув носом. — Тебя спасла Курма, а затем Лати. Но больше никого нет. Понимаешь? Всё! Закончились! Остались только мы с тобой! Если у обелиска от меня была хоть какая-то польза, то там на скале я ничего не могла сделать! Ни-че-го!

Она практически кричала, отвернувшись от меня и закрыв лицо руками. Свет уличного фонаря едва рассеивал тьму в палате, однако я видела княжну так же ясно, как среди белого дня. Плечи её вздрагивали от сдерживаемых рыданий.

У меня выступили слёзы, хотелось обнять Рогнеду и вместе с ней разреветься. Я понимала её как никто другой. Она боялась, и я боялась. Даже постоянные кошмары с одинаковым сюжетом не смогли притупить страх смерти. Видеть, как умирают, и само́й умирать. Чудом отразить внушение в реальности, чтобы сдаваться ему на милость несколько раз за ночь. Победа, если она и была, обрела явный привкус ужаса и беспомощности. Победа ли это?

— Иди ко мне, будем реветь вместе, — позвала я, шмыгнув носом, как до этого княжна, — рыдать вместе, оно, знаешь ли, приятней.

Я чуть сдвинулась к краю кровати, освобождая место со стороны окна. Рогнеда удивлённо смотрела на меня сквозь слёзы, не понимая, что от неё хотят.

— Ложись, — похлопала я рукой рядом с собой, — у человеческих девушек-подруг, есть традиция устаивать слёзоразлив хором, если кому-то плохо. Это как поддержка и психологическая помощь.

— У меня не было подруг, — глухо призналась княжна.

— Теперь есть, — безапелляционно отозвалась я на это замечание. — Так-то мы — родственницы, судя по всему, очень далёкие, можно сказать, почти сёстры.

Рогнеда в нерешительности смотрела на пустующее место, но всё-таки сначала присела на край кровати, а потом и вовсе улеглась мне на плечо. Странное дело, но мне показалось, что я почувствовала дуновение ветерка при её движении. Какое-то время она молчала, а потом совсем тихо спросила:

— Ты же понимаешь, что в следующий раз нам может не повезти, и мы умрём?

Я кивнула, боясь отвечать. Пока слова не сказаны, они вроде бы как и не имеют силы, не обретают скелет из страхов, печали и затаённой боли.

— Живи своей жизнью, забудь обо мне, об оборотнях, о клятвах. Остановись и просто живи! Живи за меня и за себя, за те двенадцать ипостасей. Живи сча́стливо, дыши полной грудью, люби! — выпалила княжна на одном дыхании. — У тебя есть настоящая семья, которая любит тебя и не даст в обиду. Они всегда поддержат и помогут, а не будут использовать в своих целях. Они понимают и принимают тебя такой, какая ты есть.

Столько горечи было в её словах, столько невысказанной боли и смирения, что у меня снова потекли слёзы.