Наследие Мортены

Три дня кланы лихорадило. Хаардааха держали под слоновьими дозами снотворного, опасаясь случайного пробуждения. Лечили тех, кого можно было вылечить, и оплакивали погибших. Горели погребальные костры на месте, где некогда был обелиск. Ирбисы и медведи стояли плечом к плечу, как завещали их предки. Там же наследники Хааннаахов в лице Баара и Хахая с одной стороны и наследники Беаров в лице Иэстэбила и Эйэ с другой — кровью скрепили обеты мира и сотрудничества по примеру Сураха и Уордааха.

Отцу и Бэдэр потребовалось лечение психотерапевтов и наркологов. Если Бэдэр постепенно приходила в себя, то прогнозы в отношении Киитэрэя были не столь радужные. У него были проблемы с памятью и самоконтролем.

Баар фактически занял место кинээса, отдав административное управление бизнесом в руки Хахая. Только сейчас, разобравшись с внутренними делами, новый князь ирбисов понял, что все эти дни не видел Евгении, закономерно высказав вопрос:

— Какого чёрта мы вообще её отпустили?

— Кого именно? — устало уточнил Бэрил, убирая планшет в сторону.

— Евгению, конечно! — рыкнул племянник.

В памяти Бэрила всплыл короткий диалог с Ягером, состоявшийся на пороге резиденции. В это время шла сортировка раненных, и Бэрилу было не до гостей. Однако проигнорировать приземлившуюся махину вертолёта МИ-26 не вышло. Вращение пятнадцатиметровых лопастей несущего винта подняло снежную бурю локального масштаба, разом сделав видимость нулевой. Спустя минуту сквозь клубы снежных завихрений к ирбису подошёл высокий мужчина в зимнем камуфляже и полной боевой разгрузке. Внешнее сходство с Евгенией угадывалось в разрезе глаз и мимике. В остальном отец и дочь отличались друг от друга как день и ночь. Колючий взгляд серебристо-серых глаз обдавал морозом. В экономной пластике движений угадывался прирождённый убийца, вынужденный здесь и сейчас сдерживать себя. Если бы Бэрил встретился с Ягером на поле боя, то ещё неизвестно, чья бы взяла. Отец Евгении хмурился, окидывая взглядом царящий вокруг хаос. И, ни к кому конкретно не обращаясь, поставил перед фактом:

— Мы улетаем.

— Спасибо за помощь, — Бэрил протянул израненную руку для рукопожатия, на что Ягер лишь отрицательно покачал головой.

— Не благодари. Ваши хвосты спасла моя дочь, — он устало, но с гордостью выделил голосом «моя». — За это вы оставите её в покое, а я докину самых тяжёлых в ваш основной госпиталь либо до Олёкминска.

Это был не выбор, а скорее великодушное предложение, не воспользоваться которым было нельзя, имея на руках десяток смертников. На том и порешили, скрепив молчаливую договорённость рукопожатием.

Возвращаясь из воспоминаний, Бэриллибит прокомментировал:

— А как ты предлагал её удерживать, если ей само́й требовалась медицинская помощь, а у нас на руках умирало с десяток оборотней? В той ситуации нам ещё повезло, что Ягеров взял на себя транспортировку вертолётом тяжелораненых в новую резиденцию. Сам знаешь, на старом советском оборудовании шансы выжить у них были пятьдесят на пятьдесят.

Баабыр с силой сжал резную спинку массивного стула, да так, что древесина жалобно скрипнула.

— Всё понимаю, но принять не могу.

Бэрил рассматривал племянника, пытаясь понять, когда тот из ледяного принца превратился в бушующий буран и какой вариант поведения ему лично нравился больше.

— Баар, Евгения не подходит на роль кинээс хотун. Посмотри на свою мать, она сдержанна, верна долгу и чести, всю свою жизнь положила на благо общине. Евгения же взбалмошна, ершиста и непостоянна. Она не принесёт спокойствия в наш дом.

— Да плевать я хотел на ваши рассуждения! — взорвался Баабыр. — Конечно, она не подходит на роль кинээс хотун, ведь никогда в жизни не согласится с ролью жертвенной овцы!

— Думай, что говоришь! — вспылил Бэрил, осаживая племянника. — Речь о твоей матери!

Баабыр зло сузил глаза и внезапно ошарашено уставился на дядю.

— Ты! Ты же одарённый, а отец — нет! Обелиск не мог выбрать отца, он выбрал тебя! Но ты уступил бразды правления ради любимой женщины! Именно поэтому ты так защищаешь мать, тебя гложет чувство вины!

На лице Бэриллибита не дрогнул ни единый мускул. Ирбис спокойно смотрел на племянника, ожидая продолжения пламенной речи. Но Баар потрясённо молчал.

— Чтобы ты знал, мою жену обелиск не принял. Она пыталась, — Бэрил смотрел на племянника немигающим взглядом. Голос его был холоден и бесцветен. — То, что ты называешь «жертвенной овцой», есть акт высшей любви на грани самопожертвования. Евгения тебя не любит. Не сто́ит путать разовый всплеск гормонов в экстремальной ситуации с любовью. Ты сам-то давно воспылал к девушке любовью? Если откинуть то, что она не единожды спасла тебе и нам всем жизнь и имеет связь с духами рода, ты уверен, что со своей практичностью не хочешь убить одним браком всех зайцев в окру́ге?

Бэрил бил словами больно, наотмашь, возвращая Баару нелицеприятные факты наравне с ранее предъявленными претензиями.

— Подумай над моими словами, а до того не смей использовать девушку в угоду собственным планам. Если любишь — добивайся, а нет — оставь в покое!