Наследие (СИ)

Но при этом не мог с уверенностью утверждать, что знаю всё обо всём. Наверняка, я даже не мог сказать, что знаю хотя бы понемногу обо всём. Скорее всего, мне открылась лишь малая часть познанного человечеством. Хотя это никогда меня не останавливало. Меня подстёгивала сама мысль о том, что я могу узнать ещё больше. В свои тридцать с лишним лет, мне уже удалось занять видное положение в медицине, заслужив уважение коллег по работе, но, в то же время, стал предметом зависти и ненависти со стороны оных, что было немудрено при моём баснословном везении и таланте, что в сочетании просто было обречено на подобное восприятие.

Может, виной была моя отрешённость от каких-либо отношений с теми, с кем я работал, сотрудничал и вообще был знаком. Да, мне приходилось общаться с людьми, даже очень тесно и на весьма интимные для них темы, но никогда не позволял себе перешагнуть ту черту, которая делал бы наш разговор более неформальным, и давала собеседнику повод перейти с обращения на "вы" к обращению на "ты".

Так называемая "дружба" с этими людьми меня не привлекала. Я видел их практически насквозь и хотел иметь с ними как можно меньше чего-либо общего. Они не гнушались никакими методами, пытаясь подняться по карьерной лестнице, идя по головам своих коллег, постоянно лебезя и выслуживаясь перед начальством, в то время, как моим принципом всегда оставалось изречение Канта: "Человек всегда цель, но никогда средство".

Только вот в моей жизни не повстречалось ещё ни одного человека, которого я мог бы расценить как цель. Хотя относился к каждому с должным уважением и одарял его тем минимумом внимания, который был необходим, что бы не показаться невежественным и, в то же время, не слишком сильно привязывать его к себе. Просто не мог и не хотел абстрагироваться под других, а, скорее, обожал держать всех на расстоянии.

Мой мозг - моя крепость, в конце концов.

Но этот дом, почему-то, сильно потряс стены моего форта, так же как сам он сейчас содрогался под натиском шторма. Неприятные воспоминания детства, мрачный готический стиль постройки и убранства помещений, сами жильцы поместья - всё это давило на мою психику, на которую мне ещё доселе не приходилось жаловаться.

Была возможность избавиться от этих мучений.

Единственное, что я должен был сделать - это решить, как мне поступить с мрачным наследием предков. Можно было бы продать всё к чёртовой бабушке, что бы здесь после войны отгрохали какой-нибудь прибережный санаторий и сюда бы толпами съезжались шумные туристы, которые полностью разрушили бы дивную атмосферу Викторианской эпохи, царящей в этих краях до сих пор. Можно было бы снести эту груду камней и построить новый, более комфортный особняк, который бы соответствовал моим запросам. В конце концов, мои денежные средства позволяли воплотить в жизнь эту вполне здоровую идею. Можно было бы отдать дом на попечение червей из министерства культуры, что бы они устроили здесь музей, который вряд ли кто-нибудь когда-нибудь посетил бы, учитывая трудности пути и неласковый климат Грампиана, и, следовательно, особняк все равно бы развалился рано или поздно.

Но все эти варианты мне были не особо по нраву.

Во-первых, как истинному ценителю старины и настоящему англичанину мне хотелось оставить здесь всё как есть. Во-вторых, как последний потомок древнего рода, я должен был мудро распорядится столь ценным, хоть и неприятным мне, сокровищем.

С тех пор, как умер мой двоюродный дядя, оставивший после себя больше неоплаченных счетов, чем каких-нибудь ценностей, дом пустовал целых двадцать лет, если не брать во внимание Уолтера, который, как и полагалось слуге его воспитания и джентльмену высокоморальных качеств, сохранил поместье настолько, насколько это было возможно.

Теперь же я, как единственный владелец родового поместья, просто не представлял себе, что делать дальше. Последние две недели, проведённые под крышей этого дома, откровенно говоря, были не самыми лучшими в моей жизни. Когда мне пришлось сойти с кузова старенького военного грузовика, ступив на твёрдую землю предков, то подумал, что это просто райский уголок, буквально потерянный человечеством Эдем. Величавые холмы и цветущие долины, извивающиеся речушки и небольшие густые леса, свежий морской бриз, щекочущий кожу лица, тёплые лучи солнца, пробивающиеся сквозь всклоченные облака - всё это так манило и завораживало меня.

Местные жители были куда более честными, порядочными, откровенными и добрыми, чем их городские собратья. Чего только стоил вежливый и скромно улыбающийся почтальон, который без капли усталости, в любую погоду, ровно в девять утра звонил в колокольчик парадной двери, держа в руках свежий выпуск "Times".

Все эти маленькие детали могли бы стать божественным нектаром для моей измождённой души.

Но не тут-то было!

На каждый плюс находился свой минус.