Наследие (СИ)

Внимательно выслушав такого бедолагу, я заказывал для него чашку крепкого кофе, совершенно спокойно наблюдая за их реакцией и постепенным протрезвлением (сам я никогда к спиртному не притрагивался), а затем, с таким же хладнокровным спокойствием предлагал им выйти на свежий воздух для продолжения беседы и разрешения наших разногласий (естественно, если обидчиком был мужчина). Обычно под тяжестью моего взора эти "храбрецы" сразу же пасовали, даже бормотали что-то вроде корявых извинений и спешили откланяться. Если же оскорбление наносила женщина, я несколькими короткими фразами давал ей понять, что моё личное пространство никаким образом никого не касается кроме меня самого, и если она желает продолжать, то рискует поплатиться своей репутацией, ведь обычно я был посвящен во все грехи людей, с которыми мне приходилось общаться. Потому многие страшились ввязываться со мной в споры.

Вот в такие моменты была видна вся тщедушность их дряблой человеческой натуры.

Очень немногие находили в себе мужество перечить мне и доводить свою точку зрения до последней точки в разговоре. Таких людей я действительно уважал и никогда не думал о них в дурном тоне, поскольку имел чёткое представление об их моральных качествах и психологии поведения. К ним относились: полковник Хендриксон - старый друг семьи, который не раз поддерживал меня после гибели моих родителей; ассистент Карстон - верный помощник и просто замечательный человек; инспектор Таковски - один из лучших сыщиков Скотланд-Ярда; Эвелин - подруга моей покойной матери и виртуозная пианистка. Список завершала Демми - моя бывшая пассия. Это была крайне своенравная женщина с твёрдым характером и незаурядным интеллектом.

Этими людьми я действительно в некотором смысле дорожил.

До остальных мне не было дела.

От моих глубоких размышлений отвлёк робкий стук в дверь моего кабинета.

"Горничная" - безошибочно определил я нарушителя спокойствия, вспомнив о кофе, который собирался выпить.

- Входите. - прохрипел я, сам удивившись своему голосу, который, очевидно, просто немного заржавел от нескольких часов почти полного молчания.

Мисс Либерстоун, женщина лет сорока с выразительными чертами лица, острые линии которого подчёркивали глубину её карих глаз, и аккуратно собранными в тугой пучок на макушке чёрными волосами, медленно отворила дверь и вошла в комнату, держа перед собой маленький поднос с источающим потрясающий аромат кофе.

- Благодарю. - произнёс я, пытаясь изобразить на своём уставшем лице улыбку.

Горничная ответила лёгким поклоном и вышла в коридор.

Работа совершенно не шла на ум.

Я ещё раз пробежался пальцами по корешкам книг, за которые многие антиквары отдали бы если не руку, то несколько пальцев, так точно, смахнул с них пыль и вернулся к столу, усевшись в своё кресло.

В детстве мне очень долгое время хотелось стать писателем. Таким же великим как Диккенс, Байрон или Шекспир, быть признанным обществом и литературными кругами. Когда я немного вырос, то амбиции, конечно же, немного поутихли, но мечта осталась. Теперь я воплощал её в жалкой кафедральной редакции, строча нудные протоколы вскрытий и гистологических исследований для будущих поколений, которым, скорее всего, эти знания не будут нужны.

После тридцати я понял, что пересёк экватор своей жизни и достиг апогея своих умственных и физических возможностей. От понимания подобно факта меня вовсе не охватывала депрессия или апатия, просто я осознал, что дальнейший мой путь должен ознаменоваться чем-нибудь, что могло бы оставить память обо мне в сердцах и душах хотя бы небольшого количества людей. Мне страстно хотелось что-нибудь написать. Что-нибудь такое, что могло бы зацепить этих чёрствых, загнивающих питекантропов. Что-нибудь, что стало бы понятным и доступным всем будущим поколениям и сохранило бы свою актуальность и через десятилетия и через столетия. Что-нибудь, что читалось бы легко и непринуждённо, но имело бы глубокий, сакральный смысл.

Иногда мне казалось, что для того, что бы взяться за написание собственного романа мне не хватает какого-то стимула, какого-то жизненного опыта. Возможно, мне не хватало ощущения настоящей любви. В моей жизни не было тех женщин, о которых я мог бы сказать что-либо положительное в этом плане. Да, были случайные, недолговременные связи, которые никогда не подкреплялись тем чувством спокойствия и умиротворённости, которого я так сильно желал получить в объятиях любовниц. Ни одна из них не смогла получить меня настоящего, как ни старалась. Для этого было явно недостаточно красиво раздвигать ноги.

Во время наших расставаний они плакали.

Они меня проклинали.

Они меня всячески порочили перед моими знакомыми.

Они устраивали истерические сцены на публике.

Женщины...

Я их не винил.

В конце концов, я тоже не подарок.

Пока что меня устраивала моя холостяцкая жизнь - ни к чему не обязывающая, ни к чему не принуждающая. Я был не из тех птиц, которых можно было так просто окольцевать.