Наследие (СИ)

— Как же было на самом деле? Ну, то есть изнутри событий?

Лафонтен достал сигарету, пощелкал зажигалкой.

— Малиновский пробыл Гроссмейстером всего год. Принимая этот титул, он знал, что вокруг него творится неладное. Но надеялся справиться с ситуацией. Потом он узнал о заговоре. Узнал, кто за всем стоит…

— В Хрониках говорится, что это был последний заговор с участием руководителя Службы безопасности.

— Да, именно так. Выход силовых структур из-под контроля — ситуация особая, это действительно угроза существованию Ордена, которую очень и очень сложно устранить. Малиновскому пришлось иметь дело именно с такой угрозой. Больше того, в некий момент он начал сомневаться в том, что может доверять в этом деле Трибуналу.

— И решил устранить проблему сам?

— Сложность была в том, что его знание о заговоре держалось в большой степени на догадках и интуитивно нащупанных связях. Формальных доказательств, которые можно предъявить открыто, у него не было. Он решил получить эти доказательства из первых рук. Вызвал шефа Службы безопасности на разговор и дал понять, что знает все о заговоре и намерен предать сведения гласности. А когда тот, поддавшись на провокацию, схватился за оружие, выстрелил первым. Разумеется, он позаботился о том, чтобы у разговора были свидетели. Трое… Но никто из них не дожил до следующего утра. А вот кому обвинить в происшедшем самого Малиновского — нашлось. И когда он все-таки сделал заявление в Трибунал, то оказался там не обвинителем, а Отступником. Помнишь, я говорил про открытый суд? Его может потребовать не только обвинитель, но и обвиняемый.

— Малиновский потребовал открытого суда?

— Да. И на суде объявил, в чем в действительности состоит его преступление, и потребовал соответствующего вердикта и расследования. Доказать свою невиновность ему было по-прежнему нечем, но ему было важно, чтобы его услышали. Своего он добился, только от смертного приговора это его не спасло.

— Его расстреляли? — шепотом спросила Дана.

— Да. А следующей ночью состоялся уже настоящий переворот — по приказу исполнявшего обязанности начальника Службы безопасности весь Трибунал взяли под стражу. Первый Трибун после допроса покончил с собой, остальных двоих лишили полномочий. Собрался новый Трибунал, началось расследование. Все детали заговора в итоге прояснили, участников вычислили. Малиновскому это уже ничем не помогло, но хотя бы честное имя его было восстановлено. В официальные Хроники, доступные студентам Академии, внесли только конечный результат — заговор, разоблачение, заслугу в этом лично Гроссмейстера. Это не вранье, но настоящая история была все-таки сложнее.

— Да уж, взгляд изнутри… В чем еще этот взгляд не совпадает с официальной версией?

— Владислав Малиновский не был героем, какого можно вообразить, читая только Хроники, — после секундной паузы произнес Лафонтен. — Он оказался вынужден делать выбор в сложной ситуации и вышел из нее в меру своих сил и характера. Но не более.

— Он пожертвовал своей жизнью и репутацией ради блага Ордена.

— Нет. Изначально осознанной жертвы не было. Правильнее сказать — он сделал ставку. До последнего момента надеялся, что судьи спохватятся… Осознание, что игра проиграна, его сломало. В ночь перед казнью он потребовал встречи с кем-нибудь из Трибунала или Службы безопасности.

— Да, об этом упоминания в Хрониках есть, но совсем коротко… Его посещал исполнявший обязанности начальника Службы безопасности, который впоследствии вел расследование заговора. Жан-Пьер де Ла Верне, правильно? Но о содержании разговора говорится очень кратко — что Малиновский рассказал ему еще какие-то подробности, которые потом помогли выйти на заговорщиков.

— Это правда, но не вся. Малиновский после этой исповеди заявил, что готов отказаться от своей позиции. Вообще отречься от затеи с расследованием заговора — только чтобы сохранить свою жизнь. Но такой пересмотр взглядов означал бы прекращение расследования. Ла Верне не участвовал в заговоре, но уже начал кое в чем разбираться, и останавливаться на полпути не мог. Заявление Малиновского он Трибуналу не передал.

— И этим фактически убил его?

— Едва ли. Его все равно бы убрали, не по приговору, так просто тайком. А идти на попятный в расследовании заговора действительно было нельзя.

Дана помолчала, глядя на огонь в камине. Потом спросила:

— Откуда вы все это знаете? Ну, то есть я понимаю, что кроме Хроник, по которым учат студентов, есть еще закрытые архивы и записи, но такие детали… Если Ла Верне хотел скрыть подробности, зачем бы стал включать их в отчеты?

— В архивах Ордена таких подробностей и нет. Но история все-таки записана. Внучка Жана-Пьера, Жозефина де Ла Верне, в тысяча девятьсот двадцать втором году вышла замуж за наследника другой известной династии Наблюдателей. Ее супруга звали, — он легко улыбнулся, — Ален де Лафонтен. А в двадцать шестом году у них родился сын Антуан.

Дана тоже заулыбалась:

— Так вы пересказывали мемуары своего прадеда?