Наследие (СИ)

— Да. Это история моей семьи. Ну, а возвращаясь к нашему настоящему… Изнутри многие вещи выглядят иначе, чем на расстоянии и с высоты разного рода компетентных мнений. Человека, который ради достижения всего лишь тактической цели жертвует огромной властью и делом всей своей жизни, я бы сам счел либо сумасшедшим, либо опасным интриганом, ведущим сложную игру. Судя по тому, что меня не отправили тем же путем, что и Малиновского, Трибунал выбрал первый вариант — безобидный сумасшедший. Но мы-то с тобой знаем, что никакой великой жертвы я не принес. Что я теряю? Неделю-другую, или сколько там хватило бы сил сидеть в рабочем кресле?.. Есть из-за чего переживать.

— Но вы все-таки переживаете, — заметила она осторожно.

— Что поделаешь. Человек слаб, а я тоже человек, — усмехнулся он. — Давай-ка пойдем в столовую. Скоро обед.

— Конечно, — заулыбалась она, вставая.

— И вот что, Дана: после обеда займемся делом.

— Каким?

— Через две недели я ухожу в отставку, но это не делается тихо и молча. Нужна соответствующая случаю речь. Так что будем писать сочинение.

*

Следующий день начался спокойно и буднично. С утра Лафонтен съездил в клинику — на очередное плановое обследование; Роше он не видел, но тот обещал приехать вечером, посмотреть, как чувствует себя его пациент, и сообщить результаты обследования.

Вернувшись из клиники, Лафонтен продолжил диктовать Дане свою речь для предстоящего собрания. За чтением и правкой текста время прошло незаметно; а вечером приехал Роше.

Закончив с осмотром и записями, он присел на край кровати Лафонтена. Повздыхал, потом покачал головой. Лафонтен про себя мрачно усмехнулся.

— Удивительное дело, Антуан, — начал профессор, — судя по результатам обследования, за последние недели твое состояние не ухудшилось. Но, глядя на тебя, в это трудно поверить.

— Я и не чувствую себя хуже, Луи. Я просто слабею. Труднее становится ходить, сидеть тоже быстро устаю… Тело не слушается.

— Друг мой, тут я тебе ничем не помогу.

— Знаю. И никто не поможет.

Некоторое время оба молчали. Потом Лафонтен заговорил снова:

— Но кое-что мне все-таки нужно, Луи. Нога стала болеть. Просто нестерпимо.

— Знаю, — кивнул профессор. — Дана твоя мне уже позвонила и все рассказала. Я оставил рекомендации там, на столе — она разберется.

— Спасибо.

— Да, что там со временем? Укол тебе сделать?

— Не надо. Дана сделает.

Будто в ответ на его слова, в комнату, постучав, заглянула Дана. Роше кивнул:

— Да-да, я помню. Скоро ухожу.

Дана скрылась за дверью. Роше задумчиво посмотрел ей вслед.

— Рад, что ты хотя бы от нее таиться перестал, — заметил он.

— Вот… не сдержался, — отозвался Лафонтен. — Луи, больше мне твоя помощь, скорее всего, не понадобится… Но я попрошу тебя… Мою смерть засвидетельствуй сам. И не дай повода для лишних пересудов. Подтверди диагноз — для Ордена, не для светской хроники. Хорошо?

— Кому именно подтвердить? — спросил Роше.

— Деннису Гранту. Спасибо заранее, потом поблагодарить не смогу.

Роше кивнул, взял его руку и сжал, крепко и ободряюще:

— Хорошо. Я все сделаю. Не тревожься. До свидания.

— Прощай, Луи.

Роше еще раз пожал ему руку, встал и пошел к двери.

Вместо него в комнату вошла Дана.

— Месье Антуан, нужно делать укол и ставить систему.

Он безразлично кивнул и закрыл глаза.

Все равно, что делают с его телом. Если бы еще и больно не было…

Он не говорил ни слова; Дана тоже молчала. Настроила капельницу и ушла.

…Разумеется, все это верно — он должен был увидеть результаты своих усилий, узнать, на что способны люди, которым предстояло управлять Орденом. Но самому оказаться вот так легко выброшенным из жизни?..

*

Мрачная ночь закончилась, сменившись тихим светлым утром.

После завтрака Лафонтен собирался вернуться к работе, но Дана напомнила о рецепте, оставленном вчера доктором Роше. Пришлось расположиться не в кабинете, а в комнате, смежной со спальней. Дана натерла ему ногу мазью, которую посоветовал Роше, помогла удобнее усесться на диване, укрыла пледом. Потом убрала со стола лекарства и достала ноутбук.

Интересно, думал Лафонтен, наблюдая за ее хлопотами, помнит ли она, какой сегодня день. Как же он ее загонял!

В дверь постучали, и вошел Патрик:

— Простите, месье Антуан, к вам гость.

— Кто? — спросил он, не оборачиваясь.

— Месье Деннис Грант.

Дана подняла голову и посмотрела на него с выражением: «Ну, что я говорила!»

Лафонтен кивнул:

— Хорошо, я сейчас спущусь. Только нужно одеться.

Даже с помощью Патрика, на одевание ушло минут десять. Но не мог же он выйти к Гранту в пижаме. Ради пустяка Первый Трибун к нему бы не приехал, значит, разговор предстоит серьезный и, возможно, долгий. И привлекать внимание к своему состоянию совсем незачем.

Закончив туалет и оглядев себя в зеркале, он остался доволен. Все было как прежде: царственная осанка, строгое выражение лица, блеск золота и камней на запонках и булавке. Длинный темный, с серебряной отделкой, халат вместо пиджака — хороший способ скрыть болезненную худобу.

Таким его привыкли видеть; таким увидит сейчас Грант.