Наследие (СИ)

— Убил? За закрытой изнутри дверью кабинета, сам находясь в приемной? Я начинаю завидовать самому себе.

— А вот иронизируешь ты напрасно, отец. Все знают, что ты был последним, кто говорил с ним. Доведение до самоубийства — тоже убийство. Если это правда…

— То что?

— Ну… хотя бы скажи мне. Ты мой отец, я не выдам тебя. Я все пойму!

Лафонтен внимательно посмотрел на сына. А мальчик-то действительно вырос. И парой красивых убедительных фраз объяснения не закончатся.

— Клод Валера застрелился, и никто с ним рядом не стоял и пистолет у виска не держал, — сказал он спокойно.— Но он умер, потому что я этого захотел.

— Почему? — требовательно спросил Арман. — Я знаю, то есть я и раньше слышал, что ты способен на очень странные поступки. Но…

— Потому что иного он не заслуживал.

Слова вырвались прежде мысли, но Арман как будто не заметил непозволительного всплеска эмоций. Только голову к плечу наклонил, продолжая смотреть серьезно и выжидательно.

— Валера был замешан в криминальном бизнесе. Безотносительно своей деятельности в Ордене. Скрывал это очень удачно, надо отдать должное. А когда стал Региональным Координатором, придумал, как использовать наши счета и коммуникации для прикрытия контрабандной торговли. Густав Бергман это заметил, но его запугали и заставили молчать. А потом Валера заказал убийство Альфреда Берка и сам стал Гроссмейстером. И первым делом попытался избавиться от Бергмана, обвинив его в клятвопреступлении по фальшивым уликам, к счастью, неудачно. Потом нацелился на Антонио Маретти, который мешал ему окончательно сделать Трибунал своим орудием. На этом его карьера закончилась.

Он умолк и взял со столика портсигар. Достал сигарету.

— Даже если все так, — негромко и по-прежнему настойчиво произнес Арман, — ты мог сделать заявление в Трибунал. Потребовать расследования…

— Потребовать расследования у кого? У тех, кто помог Валера стать Верховным Координатором? Кто два месяца закрывал глаза на творимый им беспредел? У Дюссо как поднялась рука утвердить насквозь фальшивое обвинение и какого честного расследования можно после этого ждать?

— Трибунал состоит не из одного Дюссо, — упрямо мотнул головой Арман. — Почему ты счел, что можешь принимать такие решения один?! А если это ошибка, за которую придется отвечать?

— Я буду отвечать, — отозвался он тише, но жестче. — Буду — перед Богом и перед своей совестью. Но не перед трусливыми лицемерами, которые торгуют своими клятвами. И не Жаку Дюссо лезть мне в исповедники или судьи.

Арман смотрел на него молча, с пугающе знакомым выражением недоверия и неприятия. Потом встал, ушел к перилам балкона и отвернулся. Лафонтен тоже молчал, крутя в пальцах незажженную сигарету и остро жалея о том, что не умеет успокаивать и убеждать. Только это — сказать то, что можно облечь в слова, и ждать, как они будут поняты и приняты.

Если будут.

Молчание становилось нестерпимым, но заговорить он не успел. Арман повернулся и глянул снова внимательно, но уже без прежнего негодования, как будто что-то для себя решив.

— А еще про тебя говорят, что ты никого и ничего не боишься.

Лафонтен пожал плечами и взял со столика зажигалку. Закурил, взмахом ладони разогнал дым.

— Люди, которые ничего не боятся, бывают только в сказках и мифах, Арман. Разница лишь в том, что одних страх парализует, других — подвигает к активным действиям.

— Я узнаю когда-нибудь, чем сумел напугать тебя Валера?

— Нет. — «Ты уже знаешь. Иначе не задал бы этого вопроса.»

Арман кивнул, снова сел в кресло. Взял с подноса бокал, налил на треть коньяка. Посидел еще молча, грея бокал в ладонях.

— Значит, все дело в нарушенных клятвах. Знаешь, мне всегда виделось что-то искусственное в этих правилах. Да, работу нужно делать хорошо, но платить за плохо сделанную работу жизнью? И все в такой тайне…

Лафонтен печально улыбнулся.

— Мне всегда казалось, что преподаватели Академии переоценивают наивность студентов… Много ли твоих соучеников задавалось такими вопросами?

— Как ни странно, нет. Большинству хватало объяснений про долг перед историей и истиной, и необходимость держать все в тайне ради общей, в том числе и их собственной, безопасности.

— Что ж, ничто не ново в подлунном мире. — Он посмотрел на дымящуюся сигарету, взял свой бокал и сделал глоток. — Послушай меня, Арман, сейчас я скажу много такого, о чем студентам Академии не говорят. Если тайну хранят, только чтобы оставить ее тайной, за нее не стоит ни умирать, ни убивать. Но тайна Бессмертных охраняется не ради ее самой. Скажи мне, ты знаешь, что такое витано?

— Ну… это жизненная энергия, которая делает Бессмертных такими, какие они есть.

— Да, верно. Но что это такое?

Арман смотрел на него молча, ожидая продолжения.