Наследник

И вот наконец, если звезды сошлись, если расклад для вас благоприятен, то есть риск быть неправильно понятым минимален… Не упустите случая отвесить по пятой точке такого бестактного пендаля, чтобы лбом, урод, в деревяшку! А еще лучше, если в дверную ручку долбанётся. В ручку – это десяточка. Это искры из глаз. В самом деле, не гавкать же на мужика. Мужику с мужиком лаяться не пристало. Хотя и такое случается. Стыдно, однако. Стреляться – да. Палашами рубиться – нормально. В глаз кастетом – не по правилам, но если обстоятельства присутствуют, то можно и так. Но лаяться? Лаяться – нет. П'oшло лаяться.

В этот момент разделенного со вселенной торжества справедливости – я даже слегка взопрел от эмоций и от плотности одеяла – мне уже нет дел до вожделенного состояния дремы. Всё потому, что родилось некое подобие гипотезы.

«Ты рапиры забыл».

«Рапиры сойдут».

«И шпаги?»

«Мама!»

«Всё, меня нет. А что за гипотеза?»

Правильно: не подобие, просто гипотеза. Бинго! Ничтоже сумняшеся заносчиво нарекаю ее «исторической». Грех упускать момент, озарения редко наведываются ко мне на огонек. Тускло светит, а возможно, что повернут неудачно, не туда. Не маяк же – во все стороны… маячить. А нынче мне повезло.

Если случается миг удачи, то я сразу же оживаю. Так куриным дерьмом в огородах что-то там орошают, и оно буйно рвется к солнцу. Что именно орошают – не спрашивайте, я особенный дачник. Не очень дачный. Нормальный по части выпить с соседом, а в остальном – сдалось мне это «мелкое поместье». При этом лекцию о пользе отходов куриной жизнедеятельности запомнил. Но не применил. Хотя мне твердили: мол, все оживает! Прямо Святой Грааль, а по виду бочка как бочка. И смердит – спасу нет.

Чувствую себя сродни жирной девочке, впервые уверовавшей по-настоящему, что вес однажды сойдет. Схлынет. Отшелушится как чрезмерный загар. Что эту печаль она скоро перерастет и еще всем покажет! Притом что и сейчас уже есть что показать. Больше того, в этом все дело, это и напрягает…

«Гипотеза, Ванечка. Гипотеза».

«Ах да, чуть не забыл».

Гипотеза… Суть ее в разгадке мотива, приведшего однажды к техническому прорыву. Примерно так.

Кто-то из особенно невезучих особей рода человеческого был застигнут врасплох у чужих дверей и приманил выставленной напоказ задницей недружественный пинок. Унизительный и одновременно болезненный. Как водится в таких случаях, пострадавший – если предположить, что потерпевший с другой стороны двери – сильно обиделся. И хотя это может показаться сомнительным, что до логики, затаил печаль не так на обидчика, как на более удачливых носителей вируса чрезмерного любопытства. В результате он мстительно изобрел замок с плоским ключом. По-моему, такой называют французским. Как поцелуй. До чего же изобретательный народ эти французы. А нашу жопу пни под чужой дверью – ответом, взамен зажигания пытливой мысли, будет сплошь нецензурщина.

«Порой нецензурщина, как ты выразился, в изобретательности не уступит техническим новшествам. Вспомни деда…»

«Вот ты ехидничаешь, а теперь и мата не будет. Под запрет он попал. Не участковый, заметь, отметился, а целый парламент. Дума, конечно, стыдная по части дум, но куда простому человеку от нее деться? Избранники для народа…»

«Смешно оговорился».

«Одумался».

«Тоже смешно».

«Вот так нынче… Распрямится врасплох застигнутый поджопником соглядатай и… подавит вспухшее негодование. Кивнет с пониманием, потрет ушибленный лоб, не лоб тоже потрет. Затем представится сдержанно:

– Позвольте отрекомендоваться… Благодарю за то, что прервали унизительное занятие. Виноват. Надеюсь, что искупил. И откланяется, бережно унося с собой остатки достоинства».

«Мне нравится. Ты молодец. Бываешь молодцом».

«Ну вот, а ты все: хватит валяться да хватит валяться…»

«Хватит валяться!»

«Именно».