Наследник

Вид из торцевых окон способен ошеломить любого. Шутка ли – самая крайняя точка, срез площадки, с которой свешивает свой длинный язык лыжный трамплин, что на Воробьевых горах. Сам трамплин, к слову сказать, не виден. По логике, он должен быть под полом гостиной, за парадной входной дверью, в прихожей, на лестничной клетке… До чего скучна эта логика! По радио, как по заказу, звучит старорежимный шлягер про друга, которого никогда не забудут, если с ним подружились в Москве. Наверное, где-то существует таблица «Минус друг», построенная по принципу зависимости длительности дружбы от места ее начала. Москва – никогда не забудут, вечный друг. Питер – лет двадцать, Сочи – пять, Владивосток – семь… Почему семь? А почему Москва дарит дружбе вечность? Не самый, надо сказать, щедрый на дары город. Просто слова. Хочешь вдумчивых слов? Чтобы набираться ума? Читай стихи, хорошие книги. Можно слушать слова под музыку и… набираться. Для таких дел у меня в фаворитах «Аквариум». Признаю, это несколько странно для моего возраста. Возможно, я родился намного раньше, чем записано в метрике, но какое-то время не замечал, что живу.

Глубоко внизу искрится Москва-река с неспешно курсирующими белыми катерами. Отсюда вода обманчиво кажется глубокой и чистой. За рекой Лужники и вся бесконечная красавица Москва.

По левую от Москвы руку за окнами панорама с верхней точки Аю-Даг, Медведь-горы. Поразительно, но я не припомню случая чьего-либо вслух высказанного недоумения: как такое возможно? Вероятно, такая естественная эмоция захлебывалась в растерянности, порождаемой видом справа. Там Нева, впитавшая серый цвет неба. Ажурный, слово собранный из женских заколок-расчесок Троицкий мост. Дворцовая набережная, щербатая в месте впадения Зимней канавки. Адмиралтейская набережная, а в глубине – громоздкий купол Исаакия. Где-то там невидимая, но неизбежная, как геморрой при сидячей работе, пробка на въезде в Конногвардейский. Чадит, сигналит, треплет нервы. От сидения в пробках эта напасть, геморрой, тоже запросто может приключиться.

Это касается любых пробок, не только автомобильных. Я, к примеру, доподлинно (вот же дворник, зараза, одарил словцом) знаю о том, что духи винных пробок подвержены этой напасти. Они заперты внутри примитивных затычек и изнывают от человеконенавистничества. Известный симптом среди геморроидальной публики. Мучают духи пробок неподатливостью сжигаемых изнутри страдальцев. Гнут, негодяи, штопоры, ломают карандаши. Пропускают сквозь себя жало отверток, что никак не решает проблему вскрытия тары, зато мусорит крошкой в ее содержимое. До распухших фаланг сопротивляются непослушным пальцам, которые раньше и не подозревали, что ближайшая их родня – до-ло-то! Короче говоря, из-за духов пробок банальный как детский понос процесс превращается во взлом сейфа с несколькими степенями защиты и негарантированным успехом. Злобные тролли! А если, не дай бог, матери, жены и дети оказываются в миг противостояния на их стороне? Духи пробок дивно падки на любого рода союзничество. Тогда… Простите, но это уже совсем о другом.

В Питере мы обычно на шпиле Петропавловской крепости. Ангел и крест, должно быть, где-то над нами. Запавшее в память сообщение бесспорно знающего и столь же нудного гида о том, что конструкция весит не менее четверти тонны, временами заставляет меня безосновательно волноваться. Все остальные гости, за исключением мамы, сильно переживают и без этого знания.

После экскурсии всезнайка-гид отвел меня под локоть в сторону и сказал:

– Вы очень впечатлительный молодой человек и, что отрадно, интересующийся. Вы бы очень неплохо смотрелись в нашей профессии.

Так и сказал: «Вы бы очень неплохо смотрелись…»

При такой невнятной оценке я бы и от участия в дефиле отказался.

– Спасибо, у меня уже есть, – ответил я столь же нелепо. Представлял себя в образе «брюки превращаются…» В итоге заслужил ободряющую улыбку.

Мое предположение, что нелепость ответов несвойственна самим жителям этого города, но, очевидно, умиляет их, нашло подтверждение. Так пожилые родители умиляются чуши, которую несут их чада в часы познания мира. Они верят, что всегда будут знать этот мир лучше. Несчастные.

Моя мама, сколько я ее знаю, всегда была неравнодушна к Питеру и ко всему питерскому. Бог свидетель, не к тому питерскому, хладнокровному, алчному, что Москва получила надолго в виде обременения. Обременения, по которому еще платить и платить. К другому. К тому, что так и осталось на севере, южнее не рвется, для страны вполне безобидно. Это ее слова.

Однако и тут не все так просто, надо знать мою маму. Например, памятник Ленину близ Финляндского вокзала ей активно не нравится. Гид назвал этот вырост из асфальта скульптурной композицией «Ленин говорит с…».