Наследник

– Не вижу повода для иронии, у людей семья наладилась. Что же до совпадений или несовпадений по времени…Часовые пояса, кстати, разнятся… Очень некстати… Откуда мне знать такие подробности, Ванечка? Может, и по счастливому. А возможно, что с птичкой хлопот меньше было, теперь все жалеют… Зинаиде Викентьевне денег нужно было занять: на билет у нее накопленного хватило, а на подарки внукам сущие крохи остались. Вот она и поделилась. Не поделилась даже, а обмолвилась вскользь. Совсем вскользь, как твое «проказалось». Это чтобы ты лучше понимал, о чем я. А может быть, счастливы мурманчане… Случается, что берет Всевышний несчастные судьбы в свои…

– Ладошки…

– Как-то так, Ванечка, как-то так.

«В ладошки».

В мамином доме всегда так: она мысленно произносит «В ладошки…», иногда мне кажется, что я слышу эти слова наяву, и тут же чувствую, как натруженные подмокшей обовью ноги укутывает сухое и теплое. И весь я, уже с головой, нежусь в удивительном уютном логове. Словно заполз в большой вывязанный по росту мохеровый носок и пристроил промерзшее седалище в пятку – так все удачно западает!

Настоящий перформанс мог бы получиться из этого образа. К примеру, на какой-нибудь биеннале современного искусства. Лучше в Венеции, там в ноябре довольно-таки сыро, а значит, и сердца людские скорее откликнутся.

Я в носке, слегка подваниваю от перегрева и переживаний. Само собой, в центре всеобщего интереса. Рассматриваю восхищенную публику сквозь редкую вязку и мечтаю не расчихаться из-за мохера. Он повсюду лезет со своим: «Это благодаря мне! Мне!» И все норовит в нос, в нос попасть. Вот-вот чихну, но тогда выйдет, что прав он, проныра: это благодаря ему. Черта с два! Терплю. Чума, как все непросто…

«Интересно, он в памперсе?» – беззлобно, хотя и с подначкой интересуется кто-то в толпе. Что за дурацкий вопрос? Я такие вопросы не одобряю. Впрочем, мысль не лишена здравого смысла…

– Мама, я пойду руки помою.

– Можно не спрашивать. Кстати, биеннале в Венеции в этом году откроется в первых числах июня. Пока ты в носке до сырости и холодов досидишь, – совсем спаришься. И вообще, по части темы, это будет скорее архитектурная история, чем домоводческая.

– Домоводческая? Ну да, вязание… Не сразу и сообразишь. Забытое слово. Спасибо, что просветила. А вот за другое – совсем даже не спасибо. Или это не ты была, с кем я договорился, что раз в году, в мой день рождения…

– Ну, прости, прости, не утерпела. Уж очень симпатичный образ у тебя вышел.

– Не подлизывайся.

– Иди мой руки, творец без памперса.

Ступни еще гудят, словно взвешивают: «А не вспухнуть ли нам парой свежих мозолей?» Другой способ подтолкнуть хозяина к смене обуви на более удобную им недоступен. Воображение у ступней убого, придавлено. Затоптанное, словом, воображение. Я знаю, что они не всерьез, просто пугают. Кому охота самим себе болячку «наколдовать»? Пусть и аукнется она, в конечном итоге, мне всему, целиком. Хотя и то сказать – ступни… Они на любую глупость способны, слишком удалены от головы. Особенно в моем случае. Я о росте. Сто девяносто и еще один.

«И не думайте!» – предостерегаю на всякий случай.

Гул-зуд будто тумблером выключает. Мне не надо угадывать, кому именно я обязан такой роскошью. На этот раз я не буду капризничать по поводу подслушивания и подглядывания за моими мыслями. При том, что именно сегодня исключительный, запрещенный для ментальных вторжений в мою жизнь день. Не помню, чтобы хоть раз уговор сработал, даже попыток соблюсти его известной стороной не припоминаю. Ну, хоть разговариваем в этот день больше вслух, по внешней, так сказать, линии. Потому что рядом. И на том спасибо. С ногами вовремя послабление вышло… Как тут обиды дурацкие предъявлять? Глупо. Какой же я все-таки приспособленец.

«Эк, я себя хлёстко, а ты молчишь. Ноги, надо полагать, само по себе отпустило? Я так должен думать? Хорошо, уже думаю. Наверное, и в самом деле случаются такие совпадения. Всё равно спасибо».

«Конечно, бывают совпадения, как без них. Полотенце свежее справа. Крем для рук возьми, отлично впитывается, и без запаха, как ты любишь».

– Господи, как же у тебя хорошо, – мурлычу, вновь устраиваясь напротив хозяйки жилища за кухонным столом.

Ноги у меня длинные, я подбираю их поглубже под стул, чтобы не мешать маме. Заодно выпрямляю спину, не дожидаясь привычного: «Не сутулься, пожалуйста, Ванечка». По той же причине: «Ну, что ты угрюмый такой?» – распускаю складки над переносицей и слегка растягиваю губы, рассчитывая получить в результате милую полуулыбку. Трогательно – вот как должна выглядеть эта гримаска. Впрочем, главное, чтобы не б'yкой, как привык.