Наследник Атлантиды

И в самом деле — тогда, шестьдесят пять лет назад, в 1940-м, когда уже и слепому ясно было, что война неизбежна, и вопрос лишь в том, когда именно она начнется, он не захотел остаться в стороне. Совсем не из чувства патриотизма — все эти годы он не считал и уверенно поднимающийся на ноги Советский Союз, и по большому счету всю эту сумасшедшую планету чем-то для себя дорогим и близким. Дома, на Рианне, уже лет семьсот не было войн... в том смысле, что жители планеты не воевали друг с другом. Если не считать пришествия атлантов, но и там присутствие рианнцев среди и той, и другой воюющей стороны было обусловлено, в известном смысле, «объективными» причинами. Здесь же все только и делали, что бряцали оружием и, не особо задумываясь, пускали его в ход.

По своей сущности, Ярослав — тогда он еще носил фамилию Владимиров, уже понимая, что в скором будущем вновь придется менять и ее, и документы, и, вероятно, страну проживания, — был воином. Быть может, не самым лучшим... А еще он был относительно молод, и ему наскучила серая, неприметная жизнь. Рано или поздно это должно было случиться, душа воина требовала действия.

Несколько раз он находился на грани разоблачения, и тогда ему в который уж раз приходилось использовать магию, дабы въедливые особисты преисполнились уверенности в его, Ярослава, кристальной чистоте. Следовало отдать им должное: эти ребята умели работать, и среди них встречались такие, кому охотничий инстинкт подсказывал, что лейтенант-старлей-капитан Владимиров не так прост, как кажется.

Да, они умели работать. Но что бы там ни говорили современные историки, они умели и умирать. Ярослав помнил молодого лейтенанта ГБ Ефремова, который остался прикрывать отступление его роты в 1941-м — остался вместе с двумя сержантами-гэбистами и десятью солдатами-добровольцами. Помнил капитана Знаменского. Помнил и других — тех, которые, наверное, поставили бы к стенке и родную мать, если бы она посмела усомниться в правильности решений дорогого товарища Сталина. Сейчас стало модно грести всех под одну гребенку... но люди были разные. Ярослав давно забыл лица тех, кто пробивал себе дорогу подлостью и жестокостью, кто, не задумываясь, ставил к стенке молодых парней, писавших матерям, что они голодают и что враги очень сильны. То, что делали эти ублюдки, забывать нельзя — но сами они не заслуживают того, чтобы о них помнили. Зато в памяти сохранились другие — те, кто сражался с Ярославом плечом к плечу. Те, для кого 227-й приказ был не просто строчками на бумаге и не пулеметами заградотряда.

Что ж, приключений война отсыпала ему полной мерой. Стража трудно убить — но несколько раз он находился на грани гибели. И все же это был полезный опыт. Он понял, как мало знал о войне — несмотря на то, что к моменту своего появления в этом мире уже мог с полным правом считать себя ветераном. Было два десятка более или менее серьезных стычек, где он отточил свое мастерство, где учился чувствовать Границы не в тиши лаборатории, а под вражескими ударами. Потом был тот единственный по-настоящему страшный бой, когда он стоял на холме, а рядом гибли его товарищи... И здесь было также. Скольких он схоронил за четыре года? Не пересчитать.

Тогда, в сорок пятом, он искренне думал, что с него уже достаточно. Что в ближайшие лет сто у него не появится ни малейшего желания лезть не в свое дело... а на этой планете, если разобраться, все дела были «не его».

Но прошло не так уж много времени, и он снова ощутил за спиной дыхание и колючие взгляды спецслужб. Теперь они назывались иначе, но действовали все так же — жестко, профессионально, почти не совершая ошибок. Почти — потому что ему снова удалось ускользнуть, на этот раз за океан, сменив имя, фамилию... Но расстаться с Ольгой оказалось выше его сил, и женщина — тогда ей было около сорока — последовала за ним.

Америка встретила гостя холодно — хотя этот гость очень быстро стал своим... если верить документам. Поначалу все шло относительно неплохо — они купили хороший домик в пригороде Детройта, жили тихо, мирно, не привлекая к себе внимания. Ярослав уже тогда начал работать над поисковым прибором и постепенно нащупывал нужные элементы конструкции, добиваясь появления на экране изображения и звука. Так продолжалось до 1983 года.

А потом ему все это наскучило.