Наследники

— В общем оставил я кремнистые тропы, что вели в науку. Хватит. Пусть, думаю, кто-нибудь другой рыскает по библиотекам, архивам да пыльным музейным запасникам в поисках материалов для своего обожаемого шефа. Стал я обходить всех своих друзей и приятелей. Так и так, говорю, помогайте. Тот говорит: «подумаем», этот заявляет: «посмотрим», а третий обещает «позондировать почву». Ходил я так и мыкался не месяц и не два. Подытожу так: все приятели на одну модель. Хороши, пока ты сам что-нибудь значишь. Может, и сейчас ходил бы в каких-нибудь ассистентах или младших науч-рабах, если бы не его величество случай. Захотелось одному большому строителю ученой степенью обзавестись. Это, видишь ли, весомо и авторитетно звучит. Да. И повадился он к нам на кафедру. Кандидатский минимум кое-как осилил, а на диссертации застрял, как лиса в капкане. Вот тут я его и зацепил. Не уйдешь, думаю, голубчик, диссертацию я тебе, так и быть, сварганю, но и ты помоги. И знаешь, оказался он человеком не только слова, но и дела. Поначалу заведовал я одним сектором в его хозяйстве, потом отделом, а через некоторое время сюда, в главк, рекомендовали. И как ты слышал, дела идут. Хоть я и не строитель, а нос кое-кому порой утираем. Конечно, почитывать кое-что приходится для общей терминологии, без этого нельзя, без труда, как говорится, не вынешь рыбку из пруда…

Улучив момент, когда Крутилин замолчал, Казаков промолвил значительно:

— И этот товарищ, что помог вам, не ошибся. Нет, не ошибся. Без Виктора Ивановича я себе главк даже представить не могу.

— Видишь, что низовые работники говорят? Вот так-то, дорогой Быстров, — сказал Крутилин и продолжал: — Я ведь что хочу сказать-то? Чтобы ты не зевал, Алеша. Тебя я знаю давно, цену тебе тоже знаю. Стройка огромная, должность у тебя тоже видная, не спорю. Но время, время… Пора тебе в Москву, на какие-нибудь союзные или в крайнем случае республиканские масштабы подаваться.

Быстров усмехнулся:

— «Химстрой», по-моему, именно такого масштаба. Куда уж больше?

Крутилин обиженно замолчал.

А Быстров мучительно боролся с собой. Порой ему нестерпимо хотелось оборвать разглагольствования Виктора и уйти. И только необычность этой встречи, опасение, что его поймут превратно, решат, что помнит старую обиду, удерживало его. Он думал о том, как сильно изменилась за это время внешность Виктора и какой неизменной осталась его суть.

Крутилин после долгой паузы недовольно и настороженно спросил:

— Что ты все молчишь? Мы говорим, говорим, а ты ни гугу. Пить не пьешь, есть не ешь и говорить не хочешь. Выходит, не рад нашей встрече? А я вот рад. Очень даже рад.

Алексей, подняв на Крутилина глаза, спокойно проговорил:

— Нет, отчего же? Старых товарищей всегда приятно увидеть. Я рад был встретиться и с тобой и с Леной.

— Ну, с Леной-то, конечно, в этом я не сомневаюсь. А вот мою персону ты все еще не жалуешь.

Лена вспыхнула, удивленно, с досадой посмотрела на мужа. А Виктор как ни в чем не бывало опять потянулся к графину. Лена, однако, решительно поднялась и отставила графин на другой конец стола.

Быстров, будто не замечая возникшую неловкость, продолжал:

— Ты это зря, Виктор. Что было — прошло. Помнишь поговорку: кто старое помянет — тому глаз вон.

— Да, помню, — согласился Крутилин. — А есть и ее продолжение: кто забудет — тому оба глаза вон. — И, обращаясь к Казакову, стал рассказывать: — В Болгарии мы с ним встретились как-то. Приезжаю с делегацией на стройку Кремиковицкого комбината. Идем, понимаешь, по площадке, навстречу двигается кто-то знакомый. В спецовке, кирзовых сапогах. Быстров, собственной персоной.

— Интересно было, Алеша? — спросила Лена. — Страна, говорят, чудесная.

— И страна чудесная, и люди замечательные, — несколько оживившись, ответил Алексей. — Между прочим, была там одна занятная встреча. Тебя, Лена, касается.

— Ну-ка, ну-ка, расскажи. Что ж ты молчал до сих пор? — с ухмылкой, шумно потребовал Крутилин.

Алексей, по-прежнему обращаясь к Лене, продолжал:

— Как-то в воскресный день приехали к нам в Кремиковцы софийские комсомольцы. Иду я по участку, и вдруг какой-то парень подбегает, хватает меня в объятья, как медведь, крепко встряхивает и кричит на всю стройку:

«Вот так встреча! Вот это встреча!»

Вглядываюсь. Рослый, чернобровый болгарин, лицо будто знакомое, а вспомнить, где встречались, не могу. Он же нетерпеливо тормошит меня:

«Ведь вы из Заречья, с „Октября“?»

«Да, — говорю, — оттуда».

«А я Благоев, Георгий Благоев, были мы у вас на заводе, помните? Как там поживает Павлик Орлов, мой друг и брат?»