Итак, я, сам того не желая, вдруг вновь вмешался во внутренние дела страны, гражданином которой не являлся. Хотя трудно было, конечно, сказать, где тут кончаются внутренние и начинаются прочие. Во всяком случае, инструкции — или советы, называйте как угодно, — данные мною неудачливому историку, были, с моей точки зрения, вполне разумными; другое дело — сумеет ли он членораздельно передать их своему начальству, да и доберется ли до него вообще. В эти времена и в этих местах ни в чем нельзя было быть уверенным; я, например, сильно сомневался в том, что Ястре удастся хоть что-то втолковать гордым донкам, не говоря уже об ее несколько туманном обещании поймать их на большой крючок: в этом я и подавно сомневался. И, откровенно говоря, куда больше рассчитывал на мой экипаж, на четырех человек, каждый из которых должен был начать действовать в свое время и на своем месте. И то и другое было нами определено с необходимой точностью. Но все то была теория, и наверняка мы, как сказал поэт, забыли про овраги — а по ним ходить.
Я посмотрел на часы. Сейчас внизу, в сарае, торжественно именуемом Большой Трапезной, Ястра накачивает своих заклятых гостей прекрасными напитками (я бы тоже не отказался от стаканчика) и первосортными закусками, мне же приказано никуда не отлучаться и ожидать распоряжений. Я повиновался: все равно нужно было как следует разобраться в ситуации, а для этого — потерпеть, пока не начнут поступать сообщения от ребят.
Что же: ждать — значит ждать…
Я лениво поднялся. Натянул халат. И направился в ванную. Вышел в коридор.
И тут же услышал легкие шаги за спиной. Давно знакомые шаги. Спешащие. Что, неужели там — полный провал? Собственно, так я и предполагал…
Я обернулся. То была действительно Ястра.
Я невольно сделал несколько шагов навстречу ей. Но тут же остановился. Какой-то странной она сейчас выглядела: хмурой и подозрительной. Хотя обычно прекрасно владела собой, даже проигрывая вчистую.
— Разгром? — спросил я как можно более легкомысленным тоном.
На что последовал тоже вопрос — уже с ее стороны. Странный вопрос:
— Ты один?
На столь нелепый вопрос я смог лишь ответить:
— Разве не видишь — их полно вокруг меня.
— Кого? — Похоже, этот вопрос вырвался у нее непроизвольно.
— Воспоминаний. Угрызений. Идей, наконец.
Она сжала кулачки; еще немного — и набросится на меня.
— Я не шутить пришла! Она была здесь?
— Она частенько бывает поблизости. Но сюда в последнее время вроде бы не заходила. Хотя, может быть, я ошибаюсь.
— Ты кого имеешь в виду? — несколько опешила Ястра.
— Смерть, естественно.
Она снова вскипела:
— Перестань издеваться! Я имею в виду эту твою… бывшую.
Так, кажется, происходило — или должно было произойти — что-то более серьезное, чем приступ необоснованной ревности.
— Давно не видал ее — даже во снах.
— Правда?
Это было сказано совсем в другом ключе. Похоже, она поверила. Потому что следующими ее словами были:
— Поцелуй меня. Немедленно!
Мы обнялись.
— Хоть объясни, как у тебя там прошло, — попросил я, не разжимая рук. Должен же я был владеть информацией.
Она же пробормотала не совсем разборчиво, потому что лицо ее было прижато к моим орденам — точнее, к тому месту, где ордена находились бы — будь они у меня вообще.
— Потом, потом…
Вывернулась, отступила на шажок, взяла меня за руку и произнесла еще только одно слово:
— Пойдем.
И я повиновался, не спрашивая.
Бравому офицеру не стоило бы большого труда найти Правительницу и доложить о том, что нужные люди сперва были тарменарами захвачены, потом — уже другими — перехвачены, а там и вовсе исчезли, — если бы он знал, где Жемчужину искать. Он же и представления об этом не имел, да ему и не полагалось. Потому что кроме всех покоев Правительницы, подлежавших охране и действительно охранявшихся, в Жилище Власти имелось еще некоторое количество помещений (точное число их не мог бы назвать ни Властелин, ни Ястра, да и вообще никто из ныне живущих, да и из умерших в последние циклы тоже), которые ни на одном плане не были обозначены, хотя часто находились тут же — за стеной, или под полом, или этажом выше; никто никогда на них не натыкался, не заглядывал хотя бы случайно, потому что такого рода случайности были заранее исключены. Чтобы понять эту странность, нужно вспомнить одну из древнейших ассартских традиций, к нашим временам уже забытую почти всеми; традицию — одну из немногих, вышедших из употребления.