— Вы ошиблись, сударь, — ответил Дидро, — вы не так меня поняли. У вас я в тысячу раз богаче и благополучнее, чем был до того, как переехал в ваш особняк, чем буду завтра, когда съеду от вас. И все-таки я вас покину. Посмотрите на меня: лимон не так желт, как мое лицо. У меня иссякло терпение. Я делал все, чтобы духовно развить ваших детей; но с ними* я сам превращаюсь в несмышленыша, если не в сумасшедшего. Нет уж, увольте, сударь…
Он был глух к уговорам.
И скоро вновь очутился на своей мансарде.
Этот случай имел трагические последствия.
Королевский секретарь был человеком мстительным. Взбешенный упрямством Дени, он сделал все, чтобы испортить репутацию молодого человека.
Отныне имя его стало одиозным.
Как только он называл себя, перед ним захлопывалась дверь. Уроки прекратились. Начался, быть может, самый тяжелый период его жизни.
Молодой Дидро страстно любил прогулки по Парижу.
Но если раньше он бродил вдоль Пале-Рояля или Тюильрийского парка только ради собственного удовольствия, то теперь на улицу гнала его нужда.
Местом, которое ныне привлекало его больше всего, был Новый мост. Здесь можно было увидеть многое.
Разносчики газет и афиш, продавцы воды, торговцы яблоками и пирожками, вереницы экипажей с дамами и господами, стада овец, которых гнали на продажу, — все это смешивалось в пестрый маскарад, фейерверк цветов и звуков. Гремел барабан, извещая о появлении новобранца. С гвоздикой за ухом, с бутылкой в одной руке, мешком в другой следовал он в свой полк, а рядом семенила его подружка…
Сколько раз останавливался Дени, слушая речь вербовщика. А почему не записаться бы и ему?.. Даровой стол, беззаботная жизнь… Он росл и широкоплеч, у него железное здоровье — мундир пришелся бы ему в самую пору…
Дрожь пробегала по спине. Нет уж, не надо! Лучше терпеть голод, чем сделать своим ремеслом убийство!..
Но что же гнало его на Новый мост?
Надежда на «случай».
Он рассчитывал встретить здесь кого-либо из земляков. И встречал иногда. Лангрские ремесленники и фермеры приезжали в столицу, чтобы обновить инструмент, продать овес или коровьи рога. Это были, как правило, добродушные люди, но много ли мог взять у них «взаймы» бедствующий сын господина Дидье?.. Ему случалось подработать на разгрузке мешков или корзин с поклажей. Но это было трудно — профессиональные грузчики не терпели конкуренции и норовили избить «самозванца»…
Доведенный до отчаяния, он скатывался все ниже.
Был, например, характерный случай, о котором он не любил рассказывать.
Однажды, когда голова его кружилась от голода, он коекак добрался до угла Люксембургской улицы. В конце ее был монастырь. У стен обители собирались нищие квартала, дожидаясь часа, когда отпускалось церковное подаяние…
Дени тоже протянул дрожащую руку к монаху, раздающему куски хлеба…
Стоявший рядом калека с злобным воем чуть ли не выбил полученную порцию из рук молодого человека.
Здесь тоже был свой цех, члены которого не терпели конкуренции!..
Но особенно остался в памяти один день.
Остался на всю жиЗнь.
Кончалась масленица: Столица пела и танцевала: шел праздничный карнавал. На площадях мелькали пестрые костюмы и маски, гирлянды цветов и нити серпантина одели тротуары улиц…
Он вдруг особенно остро почувствовал свое одиночество.
И свою бедность.
Он сегодня еще ничего не ел. И вчера. И, кажется, позавчера.
Друзья пригласили его провести время вместе, но он отказался. У него была своя гордость. А в кармане — ни гроша. И никаких перспектив. Накануне хозяйка предупредила, что, если долг за квартиру не будет погашен в течение трех дней, квартирант будет выброшен на улицу.
Весь день он просидел на своем единственном стуле в каком-то забытьи. Он не чувствовал голода. Он словно не жил, и музыка, доносившаяся из окна, казалась ему чем-то потусторонним. Никто не пришел к нему, не протянул руку дружбы, не скрасил его одиночество. Только из окна доносились звуки праздника…
Под вечер он встрепенулся.
Он уже не мог сидеть больше дома.
Вышел и без всякой дели поплелся по улице.
Кругом сверкала иллюминация, трещали огни фейерверка.
Он шел, словно маньяк, упрямо и тупо, как будто имел какую-то цель, но цели у него не было.
Миновал Новый мост. Подошел к Люксембургу.
Дальше не помнил ничего. Не помнил, что делал в парке, как добрался до дому и снова очутился на своем стуле. Видимо, какое-то время оц действовал механически, а потом потерял сознание.
Он очнулся от того, что хозяйка, застав его в обмороке, влила ему в рот стакан подогретого вина.
Видя его в таком состоянии и догадываясь о причинах, добрая женщина, сменив гнев на милость, пригласила беднягу к ужину, хорошо накормила и уложила в постель.
Засыпая, Дени дал-себе клятву.
Он поклялся, что будет помнить этот день, и если к нему придут более счастливые времена, то он никогда не откажет в помощи ни одному живому существу и никогда не допустит, чтобы кто-то, обратившийся к нему, ушел с пустыми руками.
И он сдержал эту клятву.
Год 1742 поставил веху на жизненном пути Дени Дидро.
Этот год одарил его дружбой, любовью и первым творческим взлетом.