Наследники Шамаша. Рассвет над пеплом

Девочка протиснулась сквозь толпу к выходу и исчезла. Позволив ей поплакать где-нибудь в углу ровно четверть часа, Альжбета отправилась на поиски и нашла её в прохладном августовском саду. Мэйда плакала навзрыд, съёжившись.

— Мэйда! — охнула Альжбета, подбежав к ней и обняв. — Зачем ты здесь?! Здесь же так холодно!

— Миррина К-камош! — всхлипнула девочка. — Оставьте меня! Ах, оставьте!

— Мэйда! — ласково сказала Альжбета. — Поверь мне, Гюнтер не стоит таких мучений!

Девочка поглядела на свою учительницу полными слёз и горя глазами, поморщилась и разрыдалась еще пуще, уткнувшись ей в плечо.

— Он такой красивый! — причитала девочка.

— Да как сказать… — ласково прошептала Альжбета, поглаживая воспитанницу по голове, от жалости и печали не чувствуя холода, но тревожась, что девочка простудится.

— Как вы можете так говорить? — воскликнула Мэйда. — Ваш жених, вероятно, был очень красив!

Альжбета застыла. Должно быть, преподобный Майахоф все же рассказал семейству Вайнхольд об ее несчастье. Она вздохнула и выпрямилась.

— Он был красив, — мертво прошептала Альжбета. — Но я могла доверить ему всю свою душу и жизнь. Можешь ли ты доверить жизнь свою и душу Гюнтеру?..

Мэйда всхлипнула, задумавшись. На заплаканное личико ее легла тень, затем она поглядела на Альжбету, потянулась к ней, обняла ее и прошептала:

— Простите меня, миррина Камош. Я не должна была спрашивать… Простите меня. Вы расскажете мне о нем?

— Расскажу. Но когда буду к этому готова… Пойдем, пришло столько гостей.

Альжбета обняла девочку за плечи, и они неторопливо пошли в дом.

— Я не хочу туда возвращаться, — плаксиво проговорила Мэйда.

— Никогда и никому не показывай, как тебе плохо. Никто тебя не пожалеет. София Ландман обрадуется, когда увидит твои слезы. Всегда держи голову высоко-высоко. Всегда улыбайся. Даже если терпишь поражение. Видишь ли… — Ишмерай запнулась, мысленно выстраивая фразу, которую собиралась сказать. — Я сейчас попытаюсь сказать это без ошибок… Видишь ли вкус победы теряется, когда… когда проигравший улыбается. София Ландман любит только себя. Она пришла на твое празднество показать себя и потешить себя восхищенными взглядами гостей. Но не позволяй ей обидеть тебя.

Альжбета провела девочку мимо зала, завела её в угол потемнее, где бы Мэйда смогла утереть слёзы и успокоиться.

— Выпрямись, — сурово проговорила Альжбета, легко похлопав её по спине. — Подними голову. Успокойся.

— София так хорошо поёт, я никогда не превзойду её, — вновь пожаловалась девочка, услышав очередные рулады, которые раздавались из зала.

— Не думай о ней. София Ландман танцует всего лишь сносно, а поет отвратительно. Весь талант её — делать вид, что она королева. И Гюнтера привлекает именно её уверенность.

Мэйда поглядела на Альжбету горестными глазами и тоненько спросила:

— Вы правда думаете, что София плохо поёт?

— Поверь мне, — улыбнулась та. — У меня хороший слух.

— И я тоже плохо пела?

Альжбета на минутку задумалась и ответила честно:

— Тебе стоит заниматься, Мэйда. Много заниматься. И если ты будешь много заниматься, ты будешь петь лучше всех в Аннабе. У тебя хороший голос.

Глаза Мэйды засияли ярче солнца. Следы слёз прошли за одно мгновение, и лицо её красиво осветилось.

— Я буду заниматься! — воодушевлённо воскликнула девочка.

— Вот и славно. А теперь, — Альжбета поправила причёску своей ученицы, коснулась её щеки. — Вернёмся в зал, и ты будешь улыбаться ярче всех.

Мэйда кивнула и лебедем впорхнула в зал, высоко приподняв голову, радостно улыбаясь, восхищая гостей своим очарованием. Даже Гюнтер отвернулся от помрачневшей Софии и внимательно поглядел на именинницу.

Альжбета стояла в углу зала и с улыбкой наблюдала за своей порхающей ученицей, радуясь её смеху, внезапно появившейся грации. Мэйда Вайнхольд была очаровательно мила этим вечером, и учительница всем сердцем поверила в то, что девочка станет самой завидной невестой Аннаба.

Вечер закончился танцем Мэйды и Гюнтера. Марта Вайнхольд хохотала громче всех, а Ханс Вайнхольд не мог налюбоваться на свою взрослеющую дочь. Заглядевшись на эту семью, Альжбета подумала о том, что выглядели они иначе, чем её семья, но вечер был таким чудесным, что девушка вспомнила свой день рождения, когда отец, матушка и сестра окружили её заботой и любовью, когда даже Гаспар поцеловал её в щеку, а Марк кружил по залу, и она была готова взлететь. От радости и счастья.

Горькие слёзы навернулись на глаза, она почувствовала себя как никогда одинокой. Ей отчаянно захотелось, чтобы матушка подошла к ней, обняла и сказала, что всё будет хорошо. Ей хотелось взять отца за руку, пообещать ему, что она вернётся и более никогда не сделает ему больно. Ей хотелось обнять Атанаис, приободрить её, поцеловать Гаспара, шутливо дернуть его за ухо. Шепнуть Акилу и Сагрии, что она тоскует по ним. Но все, что она теперь могла, — лелеять воспоминания, мечтать о них, молиться за них и испытывать бесконечное чувство вины, за все тревоги, которые она им подарила.