Наследники Шамаша. Рассвет над пеплом

Ишмерай медленно открыла глаза. Позади, у дивана, тихо переговаривались господин Вайнхольд и господин Бернхард. Александр редко вставлял свое слово в разговор. Что-то приглушенно ворковала Мэйда, а её мать что-то напутственно ей говорила.

— Простите… — шепнула Альжбета, поднялась, сделала книксен и стремительно покинула гостиную и дом, выскочив в холодный сад без плаща, без рукавиц. Она бежала по снегу, плача, спотыкаясь, не зная, что делать дальше, погружаясь в пучину такого отчаяния, что все существо её взвыло от безысходности.

В стороне она услышала, как решительно скрипит снег под чьими-то шагами.

Увидев её состояние, Александр остановился, будто напоровшись на стену, сложил руки на груди и очень строго прорычал:

— Та-ак!.. Прекрати сейчас же!

Ишмерай помнила, как ненавидел он её слезы. Девушка отвернулась, пытаясь унять свои рыдания или заглушить, чтобы он не слышал их и не понял глубины её отчаяния. Она прижималась к жесткому стволу, будто он мог понять её лучше, чем человек из плоти и крови.

Захрустел снег… Не сейчас. Только не сейчас.

Александр взял её за плечи, развернул и вдруг прижал к себе, крепко обняв. Это было так неожиданно, что Ишмерай застыла, перестав всхлипывать. Глаза её широко распахнулись, под щекой она почувствовала громкое и твердое биение его сердца. Она услышала аромат его одежды и кожи, который вдруг показался ей родным. И прижалась к нему в ответ, всхлипнув и безудержно зарыдав, не сторонясь его, не стесняясь. Она плакала в голос, изливая ему всю силу своего горя, не таясь, не оставляя у себя ни слезинки. Тонкие руки её обвились вокруг его крепкого стана, маленькие кулачки сжали его одежду.

Александр терпеливо молчал, поглаживая её по голове, принимая её горе, теплом своим стараясь унять её дрожь. Он терпел столько, сколько было нужно, пока Ишмерай не начала приходить в себя.

Сначала рыдания её стали тише, затем разжались кулачки, после она попыталась что-то произнести, но лишь что-то невнятно квакнула и испуганно прижала ладошку ко рту, на что Александр деловито сказал:

— Присядем.

Он, укутав её в свой теплый плащ, подвел к скамье и усадил её. Александр присел рядом и начал поглядывать на нее, ожидая, чем она объяснит бурю своего горя. Но Ишмерай долго молчала, силясь взять себя в руки. Когда ей это удалось, она прошептала:

— Прости меня. Ты не должен был этого видеть.

— Это точно… — невесело усмехнулся он. — Это твоя истерика потребовала от меня больше мужества, чем на поле битвы.

— Прости…

— Переживу, — строго ответил он, заглядывая ей в лицо. — Теперь рассказывай.

— Ты сочтёшь это…

— Чем бы не счёл, — перебил Александр.

Ишмерай порывисто вздохнула, собираясь с силами.

— Я видела во сне Марцелла. Он сказал, что его похоронили. В Миларе.

Брови Александра нахмурились, глаза расширились и обратились в холодную даль. Ему явно стал не по себе, ибо он тоже уважал Марцелла. И тоже был потрясён его смертью.

— Он просто пришёл к тебе во сне и сказал, что его похоронили? — оглушено вопросил он.

— Это всего лишь сон, но мне казалось, что Марцелл стоит в моей спальне. Он был в белых одеждах, выглядел здоровым и таким спокойным… — голос её дрогнул. — Если это правда, его прах довезли до Архея. Кто-то из наших вернулся домой!

— Без тебя, — странным похолодевшим тоном заключил Александр. — Они сочли тебя мёртвой, оставили поиски и вернулись без тебя.

Ишмерай покачала головой, поглядела на него прояснившимся взглядом и тихо произнесла:

— Они вернулись. И это единственное, что теперь имеет для меня значение.

— Хорошо, — терпеливо кивнул Александр. — Значит, теперь в Архей должна вернуться ты.

Александр поглядел на неё очень строго и непримиримо.

— И это всё, что так взволновало тебя?

Ишмерай вздрогнула. Он не понимал его горя. Он не понимал ничего, что так терзало её. Он никогда никого не любил и никого не полюбит. Марцелл был прав об Александре, тысячи раз прав.

Она доверяла серьёзному свету его ярко-голубых глаз, хмурости его бровей, крепко сжатым губам. Он не издевался и не смеялся, всегда говорил ей одни лишь разумные вещи. Как бы больно не было ей слушать их, она должна была прислушиваться.

— У тебя есть, ради чего жить дальше, — сурово произнёс он. — Жизнь твоя не кончилась на гибели Марка. Теперь представь лицо твоего отца, лицо твоей матери, когда они услышали о том, что тебя не нашли! Можешь ли ты представить всю глубину, всю необъятность их горя? И сердце твое позволит им так страдать?

— Но Марк… — прошептала Ишмерай, поморщившись.

Александр вздохнул и твердо перебил её:

— Марк мёртв. В его теле нет более жизни, нет сердца, нет сознания. Он не чувствует, не думает, не живет, и никогда не вернется к жизни. Он — прах. Прах не дышит, не чувствует, не живёт. Я не верю в жизнь после смерти. Человек умирает бесследно. Тебе придётся жить без него всю оставшуюся жизнь! — отчеканил Александр, выделяя каждое свое чудовищное слово. — Возьми себя в руки!

Ишмерай плакала, тихо и горько, желая одного: умереть.