Наследники Шамаша. Рассвет над пеплом

Когда герцог Атии вошёл в комнату Акила, Лорен уже не водил по ранам сына своей светящейся рукой. Акил сидел на кровати с широко открытыми глазами, глядя вдаль своих горьких мыслей, сгибая и разгибая пальцы раненой руки. Он выглядел измождённым, под глазами его залегли черные тени, а в глубине его зрачков ещё мерещился бездушный золотой огонь. Увидев герцога, Акил вздрогнул и попытался подняться, но Гаральд Алистер ответил:

— Отдыхай, Акил. Ты спас этот город от гибели. Восстанавливайся.

Акил поднял на герцога глаза и горько проговорил:

— Спас город, но не спас Ишмерай и Атанаис.

Гаральд Алистер, с посеребренной от отчаяния головой, тяжело сел рядом с кроватью Акила и тихо ответил:

— Отправив вас в путь, мы не дали вам ничего, кроме слов. Вы выстояли. А Ишмерай и Атанаис… — голос всегда невозмутимого герцога дрогнул, он опустил голову и продолжил после минутного молчания: — Они стали жертвой моего же тщеславия… моей недальновидности… моего безразличия к их судьбе. Мне же расплачиваться всю жизнь за свое преступление. Вы более не можете участвовать в этом безумии. Вы отправитесь домой.

— Как же вы, герцог?! — выдохнул Акил, приподнявшись и нехотя схватившись за свое разодранное плечо.

— Разумеется, я останусь, пока не найду дочерей, — последовал ответ.

Лорен вскинул на него свои огромные черные глаза и помрачнел, прекрасно понимая, что, заблудившись в дебрях этого мира в поисках своих дочерей, быть может, давно погибших, он не вернётся в Архей. Никогда.

— Ваша Светлость! — обратился к нему Делвар, и по лицу его все поняли, что случилось что-то темное, горькое, что бы все хотели скрыть от герцога, но что должно было быть доложено ему сию минуту. — Вам следует взглянуть на это… один солдат…

Герцог поднялся. Акил, не слыша увещеваний своего отца, откинул одеяло и, не взирая на свою слабость, направился следом.

Атийцы и карнеоласцы, не доверяя аваларцам, наслышанные от своих товарищей о злобе Гасиона, которую он вынашивал против людей, сопровождали герцога повсюду. Внушительную группу людей, вышедших из замка, проводили сотни изумленных взглядов фавнов, которые пытались прийти в себя от неожиданного спасения и с нетерпением ждали, что скажет им этот высокий сильный человек, еще совсем не старый, но уже седой и очень мрачный, — этот могучий и уверенный предводитель, отец Той, что Поёт и Той, что Шепталась с Ветрами. Фавны, побросав свои дела, тотчас поторопились за этими людьми, чтобы поглядеть, как одни люди будут вершить суд над другими. Подобного зрелища они не видели еще никогда. У них еще никогда не было людей-союзников, только люди-враги.

Герцог Атии нёсся к врагам, будто безумный, рассекая чёрное утро своим горем, гневом и отчаянием. У самых городских ворот, разрушенных взрывами, развернулась целая живая стена из карнеолассцев и атийцев, охраняющих выходы — чтобы не сбежал никто из допрашиваемых.

Побеждённых с перевязанными руками и ногами согнали в один угол. Мертвые тела, сожженные и заколотые, лежали в другой стороне. Двое карнеоласцев стояли по обе стороны кучи, готовые дожечь их до конца.

Делвар вел герцога и его людей к фавну Сибелиру, который стоял рядом с пятью поверженными мужчинами, глядевшими по сторонам с вызовом.

— Мы нашли у него это, — Делвар указал на одного из пленников.

Перед ним на земле лежали два красивейших кинжала — и герцог позеленел: то были кинжалы Эрешкигаль, отданные Акме Ишмерай, отнятые у Ишмерай в ночь пленения.

Герцог мучительно выдохнул, схватил кинжалы, которые он так хорошо знал уже много лет, оглядел и, подскочив к пленнику, схватил его за грудки и выкрикнул:

— Откуда они у тебя?! Отвечай!

— Он не понимает вас, Отец Певитсы, — обратился к нему Сибелир, спокойно, учтиво, холодно, и сказал несколько слов пленнику на его родном языке.

Пленник плевался, орал и вырывался из стальной хватки герцога, будто почувствовав, кто перед ним, но фавн Удор ударил его так, что тот прикусил язык.

— Что он сказал? — тяжело дыша от горя и бешенства, вопросил герцог.

— Они пришли сюда са ним, — он указал на Акила.

Пленный переводил взгляд свой то с герцога, то с Акила, на кинжалы и после, улыбнувшись необычайно зло и ядовито, что-то прорычал. И прорычал такое, что невозмутимый Сибелир нахмурился, нерешительно поглядел на герцога и тихо произнес:

— Он скасал, что сам отобрал эти нош`и у девушки. Потом её увесли.

— Куда увезли?! — вскричал герцог.

— Где она теперь? — выдохнул Акил.

Тот молчал, лишь гадко ухмыляясь.

— Говори… — рыкнул Акил, сжав руку в кулак, и факел в руках одного из фавнов, низко загудел и угрожающе затрещал. Глаза его заблестели огненным золотом.

— Акил, нет, прошу тебя… — запротестовала Сагрия.

Пленник произнес несколько слов, и Сибелир перевел:

— Её увесли в город недалеко от Аннаба. А там сошгли на костре. Он говорит, что сам видел каснь…

— Лжёшь! — рявкнул Акил, и какой-то фавн с испуганным криком уронил разбушевавшийся факел. — Герцог, не верьте ему!