Наследники Шамаша. Рассвет над пеплом

Герцог Атии Гаральд Алистер Праций, убитый горем отец, принялся за остальных пленников, вороша согнутыми от горя и злобы ногами прах и пепел, оставшийся от убитых в этой зверской битве.

Глава 9. Aннабский рассвет ​

«Я, Марк Вальдеборг, клянусь любить тебя, Ишмерай Алистер Праций, всё то время, что мне отпущено, ибо смерть — лишь продолжение жизни вечной…»

Раннее солнце объяло холодным сиянием маленькую тихую церковь. Небольшие витражные окна заблестели драгоценными переливами разноцветных стекол. И своды церквушки осветились мягким сверканием утра.

Ишмерай стояла на коленях, покрывая себя крестным знамением, шепча молитвы, не чувствуя боли в ногах от того положения, которого она не меняла уже несколько часов.

Беседа с Марцеллом и сон о Марке растерзали её так, что она более не могла подняться. Она думала только о своей боли, тоске и страшном желании уйти в небытие, покойное, безболезненное. Она была одна в этом огромном мире, где люди сжигали других людей за то, чего те не совершали.

Ишмерай всегда плохо представляла себя без Марка. Ещё в Сильване ей казалось, что даже если жизнь разведёт их по разным дорогам, если он женится на другой, а она выйдет замуж за другого, они никогда не забудут друг о друге, они буду дружить и существовать рядом, будут советоваться друг с другом и часто видеться. Теперь Ишмерай осталась одна. И не верила ни во что, кроме смерти и погребальных молитв по Марку и своей трусливой душе.

Перестав дрожать, она успокоила надломленный дух скорбным смирением, сложила ладошки у груди и прошептала, обратив опустошённый взгляд к сияющим сводам церкви:

— Ты поклялся мне в вечной любви тогда, на вершине мира. Я же не смогла высказать тебе всего, что желала. Я испугалась своих чувств, твоих чувств, нашего счастья, которое разрывало мое сердце. Теперь впереди у меня вся Вечность, чтобы помнить тебя и хранить в сердце свою любовь … Я, Ишмерай Алистер Праций, клянусь любить тебя, Марк Вальдеборг, всё то время, что мне отпущено, и много дольше, ибо смерть — лишь продолжение жизни вечной. Да будет свидетелем мне Вечность…И ты, Господи, и ты тоже был свидетелем! — приглушенно воскликнула Ишмерай, трясясь, сжимая кольцо и воздевая ладони к сводам церкви. — Ты знал, как люблю я его! Ты забрал его! И Марцелла тоже!»

Медленно уходил февраль, обрушившийся на город слякотью, ледяным ветром и прохладным солнцем, которое пробивалось сквозь холод зимы, давая дорогу долгожданной весне. Стало теплее, и люди начали больше улыбаться. В этом царстве всеобщего пробуждения Ишмерай чувствовала себя лишней и мёртвой, не способной ни к жизни, ни к радости.

Когда Ишмерай вернулась в дом Вайнхольдов, она услышала оживлённый голос Марты Вайнхольд, добрый покрякивающий смех Ханса Вайнхольда и тихое низкое повествование Адлара Бернхарда. Отличный слух ожидающей своего учителя Мэйды уловил шелест входной двери, и девочка в крайнем возбуждении выбежала в коридор, пропищав на весь дом:

— Миррина Камош! Ах, где же вы были?! Мы вас так долго ждем!

— Альжбета… — тихо произнёс господин Бернхард, выйдя к ней. — Вы совсем замерзли. Обогрейтесь у камина. И, похоже, вы больны.

— Альжбета, на тебе нет лица! — воскликнул господин Вайнхольд, затягивая её в гостиную.

Ей казалось, что её тянут в болото черноты и погибели. Ей стало трудно дышать.

В гостиной сидел Александр. Он поднялся ей навстречу, что-то пробормотал, но Ишмерай не услышала что. Её не интересовало, что говорит Элиас Садеган. Ей мог помочь только Александр Сагдиард.

Мэйда усадила её на диван ближе к камину, Лейлин принесла шаль, Адлар Бернхард бережно укутал её, но Ишмерай становилось все хуже от этой заботы. Она душила её, она себя сама душила и была сама себе в тягость.

Девушка закрыла глаза, и ею завладело мертвое оцепенение. Жужжание суетливых голосов слилось с мрачным шипением Кунабулы, которое добиралось до её сердца и медленно сжимало его, причиняя невыносимые муки.

«Ты клялась, что присягнешь мне… — услышала Ишмерай тёмный голос, не похожий ни на мужской, ни на женский. Бесплотный, мертвый голос проклятого камня, навек застывшего в небытии, навек в нем погребенного. Калиго? Или Нергал? — А клятвы, данные богу, нерушимы… Иначе тебя ждет смерть тех, кого ты любишь больше всего… Собственная смерть — ничто по сравнению со смертью тех, кто дорог…»

«Я уже говорила тебе, Нергал, — мысленно ответила она, всё глубже уходя в чёрную дрему. — Я буду служить тебе, когда Атаргата, богиня луны, спустится на землю с ночного неба и станет союзником детям Шамаша, когда демоны, рабы твои, пробудят свою волю и объединяться, чтобы отомстить тебе. Когда мой Марк вернётся ко мне таким, каким он был до смерти … Не может быть договора между хозяином Тьмы и отпрыском Света…»

«Ты — не отпрыск Света. Ты отреклась от него. А Шамаш не прощает тех, кто отрекается от него! Не ищи помощи у Шамаша. Он не поможет тебе. Он никогда не спасет тебя от гибели. Он будет ей рад. Запомни это…»