Наследники Шамаша. Рассвет над пеплом

Она взмахнула рукой и швырнула во вражескую толпу два больших стеклянных сосуда. Акил огнём взорвал сосуды. Прогремел взрыв, от которого заложило уши и у нападающих, и у оборонявшихся. На этот раз среди сгоревших врагов появились раненые — осколки порезали их, и они стали легкой добычей аваларцев. Пламя, управляемое Акилом, полетело дальше, сжигая всё на своём безумном пути.

Акил обернулся к Сагрии, и увидел, как сильно она нахмурилась. Она будто испугалась его, но быстро успокоилась. И раненый парень начал медленно опускаться на землю в своём бессилии.

Он услышал, как где-то далеко, быть может, не в этом мире, умирающая ночь озарилась смутно знакомой песней. И почудилось ему, что то была песня зари, розоволикой и златовласой, предвещающей победу.

«Атийцы!» — слышал он со всех стороны среди рева своего огня.

Торжественная песня зари, похожая на вопль орла, вновь вспорола марево ночи, и Акил вспомнил, где слышал этот звук, — в Атии — то был звук атийского горна. И тотчас ему вторил второй рог — более низкий и грозный, похожий на рык льва, — горн Карнеоласа.

«Невозможно! — ошалело подумал Акил. — Я схожу с ума!»

Акил поглядел своими полуослепшими от усталости глазами в сторону ворот и охнул: неприятель оказался зажатым — с одной стороны огнем, с другой — неизвестными войсками.

— Это атийцы и карнеоласцы! — услышал он восторженный крик Нидара Сура.

Будто сквозь дивный полусон увидел он ярко-белый свет впереди, и сердце его дрогнуло. Ему захотелось заплакать и покориться этому сиянию, оно он сдержался. И тут он увидел лицо своего отца.

Акил отпрянул, не веря глазам своим, думая, что он сошел с ума, но он услышал изумленный шепот товарищей: «Лорен Рианор! Лорен Рианор пришел! Как он нашел нас?!»

То действительно был его отец.

— Акил! — выдохнул он, касаясь своими сияющими ладонями лица и головы сына. — Акил, ты слышишь меня?

Акил уставился на своего отца, будто на чудо. Он с трудом удерживал свое сознание.

«Какой замечательный сон! — подумал Акил. — Должно быть, раны мои смертельны, и перед смертью я вижу того, кого так долго желал увидеть — своего отца, на которого я так долго хотел быть похожим…»

Когда он увидел Гаральда Алистера, ему вовсе расхотелось закрывать глаза — слишком чудны были видения.

Но дивный свет заставил его закрыть глаза, и голова Акила отяжелела — он слышал все происходящее вокруг — но слишком далеко. Он летел над Аргосом. И летел так высоко, что крылья его медленно сгорали под зноем палящего солнца.

Гаральд Алистер стоял в холодном тёмном склепе перед большим глиняным кувшином, расписанным звездами и серебряными шарами луны, в котором покоился прах Марцелла Атрея, верного хранителя герцогской семьи. Герцог стоял с опущенными руками. Обе дочери исчезли, и никто не мог ответить ему на вопрос: кем именно и в какую сторону.

Пока он ехал в Заземелье, он искренне верил в то, что обе дочери его и Акил живы. Ему становилось дурно от мысли, что эти дикари могли сделать с юными красивыми девушками, если они столь безжалостно расправились с фавнскими женщинами и детьми, если они столь зверски убили Марцелла, а от Александра не оставили и следа. Герцог был отчего-то уверен, что Александр мертв, а не сбежал. Этот человек был слишком горд, чтобы сбежать от опасности, — он шел к ней навстречу с наглой усмешкой.

Оставшихся врагов оставили на поле боя — их допрашивали карнеоласцы и атийцы, и дело это было не из лёгких, — в Аваларе только несколько фавнов говорили на языке врага. Народ Авалара, узрев человеческих своих спасителей, встретил их недоуменно, а придворные — настороженно. Герцог холодно выслушал благодарности Верховного Жреца Гасиона, с опаской поглядывавшего на герцога и его людей, и направился в склеп.

Ему не терпелось поговорить с Сибелиром и его дядей, чтобы разузнать, где и как долго искали его дочерей, чтобы пуститься на поиски самому. Как жить ему теперь с осознанием того, что он более никогда не увидит ее и не услышит?

Как мог он вернуться к Акме и сообщить, что не смог спасти их дочерей?

Нидар Сур, стоявший за спиной герцога, не знал, куда себя деть: он никогда не видел герцога столь подавленным, охваченным подобным отчаянием.

— Я заберу этот кувшин, — глухо проговорил герцог. — Марцеллу здесь не место. Мы вернем его в его родной Милар…

Герцог вошёл в маленькую светлую комнату, где жила Ишмерай, осторожно и тихо, будто она спала, и он мог разбудить её своими шагами. Нидар Сур остался в коридоре, и никто не стал свидетелем того, как опускаются эти сильные руки, как горбится эта всегда прямая спина под тяжестью неподъемного горя, как от ужаса замедляются его всегда решительные шаги. На маленьком столике лежал ее гребень и ее заколка для волос, на крючке висел ее шелковый платок, а на одном из стульев лежала ее большая сумка с вещами.

— Мои дети… — прошипел он, стиснув челюсть и беззвучно разрыдавшись. — Я так виноват перед вами.