Наследники земли

И капитан с ним согласился. Уго не стал смотреть ему вслед. На мгновение он представил себе, что будет, если этот человек распечатает письмо, прочтет его сообщение и донесет властям. Под ложечкой сразу засосало, телом завладела неприятная слабость. Уго резко выдохнул и подвигал плечами и руками, отряхиваясь разом ото всех страхов. Почему он вечно впутывается в какие-то передряги? Ему же так спокойно на виноградниках… Уго вздохнул: на этот раз вспомнив Барчу и Доминго. Приходится признать: он не получает от своих рабов той помощи, на которую рассчитывал, – наверное, лучше бы ему и дальше работать в одиночку. Доминго – трусишка, хотя это и сложно ставить в упрек пареньку, которого похитили из дома, чтобы продать за тысячу лиг от родины, – там, где он никого не знает, не знает даже языка. И все-таки болгарин казался добрым малым. А вот Барча была неуправляема. Мавританка огрызалась, орала, своевольничала, делала все, что заблагорассудится… и в конечном итоге орала еще громче.

Однажды вечером Уго с Доминго возвращались домой. Было начало мая, мужчины весь день подрезали лозы – старые и новые. Доминго удивился, что Уго срезает и виноградные усики – нежные зеленые побеги.

– Да, лозы обидятся, – пояснял Уго за работой, не заботясь, много ли понимает Доминго, – и на две-три недели перестанут расти, как будто сердясь на нас за такую подрезку, зато потом, когда настанет жара, начнут развиваться куда мощнее и дадут крупные грозди с сочными тяжелыми ягодами, так что вино получится изумительное. Вот увидишь.

По окончании этой речи Уго взглянул на Доминго – болгарин улыбался, как будто в знак согласия.

В тот день они потрудились на совесть. Как только хозяин и раб оказались на ферме, они с жадностью напились воды из колодца. Умыли руки и лицо. А потом, голодные, поднялись на второй этаж. В очаге их ждали только головешки. Барча посапывала, сидя на табурете; мавританка приоткрыла один глаз, посмотрела на мужчин и снова закрыла. Уго с Доминго заглянули в котел, висевший над умирающими угольками. В котле было пусто.

– Как это понимать? – крикнул Уго.

Доминго искал между разбросанными горшками остатки хлеба – хоть что-то, чтобы положить в рот. А Барча повторила свой ритуал: открыла один глаз и снова закрыла.

– Где еда? – не унимался Уго.

– Нет еды, – утомленно пробормотала мулатка.

– Не может быть.

– Может.

– Как это – нет еды? – Уго пытался сохранять спокойствие. – Со вчерашнего еще оставалось.

Мавританка поднялась:

– А вот кончилась! Нету больше еды! Если хочешь есть, так покупай новую еду! Нет еды! Я и сама ничего не поела…

– Врешь!

– Я не ела! Откуда тебе знать, что я ела?

– Утром у нас еще было…

– Утром уже не было.

Уго поискал поддержки у Доминго – тот, услыхав крики, прижался спиной к стене. Но первой к болгарину кинулась Барча:

– Скажи ему: утром еды не было!

Доминго что-то прокричал на своем языке и попытался освободиться от хватки, но мавританка была значительно крупнее.

– Он тебя не понимает! – Уго тоже закричал и бросился вызволять несчастного.

Схватка оказалась упорной. Женщина трясла болгарина, хозяин старался оторвать ее от Доминго; оба орали во весь голос.

– Я тебя выпорю!

Барча неожиданно замерла – она как будто дожидалась этой угрозы с того самого дня, как Уго ее купил. Она отпустила Доминго, повернулась спиной и задрала рубаху.

– Где ты меня выпорешь? – спокойно поинтересовалась женщина, растягивая каждое слово.

Вся спина ее была покрыта рубцами и шрамами.

Уго топнул ногой; этого ему показалось мало, он схватил миску и грохнул об пол. А потом вместе с Доминго, который лепился к хозяину, чтобы мавританка снова в него не вцепилась, спустился вниз и вышел из дому.

Они напились холодной воды, стараясь обмануть голод, и улеглись под звездами. Сельская тишина нарушалась только храпом Барчи, которая в одиночку спала наверху, на кровати. Мавританка обладала поразительной способностью не только к воплям, но и ко сну, как будто, закрыв глаза, она мигом забывала о мире вокруг нее. И тогда она храпела, храпела так мощно, что Уго был вынужден переселить рабыню в свободную часть кухни, как можно дальше от двух спален, и уже мечтал вообще отправить ее на первый этаж – туда, где было отведено место для скота, которого у него не было. Барча отдавала часы и дни своей жизни попеременно то ору, то храпу – и то и другое крепко донимало мужчин… И Уго не знал, что делать с такой рабыней.

Уже после полуночи кто-то тронул Уго за плечо – вначале мягко, потом настойчиво. Открыв глаза, юноша не сразу понял, что это Доминго, сидящий рядом на корточках.

– Чего тебе?

Болгарин указал на колодец, затем на ведро. А потом ткнул пальцем вверх, прикрыл глаза и уронил голову, как спящий; довершая свое объяснение, Доминго пару раз всхрапнул. Уго ничего не понял, и тогда Доминго поднялся, обеими руками взял ведро и притворился, что выплескивает на хозяина воду. И сам же затряс головой, словно бы проснулся от вылитой воды.

– И что, подействует? – спросил Уго как будто про себя.