Наследники земли

– Барча! – позвал Уго, подойдя к лестнице. Рабыня вышла на площадку второго этажа. Без кувшина. Все так же вопя и гримасничая. Уго ее больше не слушал. – Иди за мной, неси кувшин. – Парень сделал шаг назад и чуть не натолкнулся на Доминго, который как будто приклеился к спине хозяина. – Нет. Ты должен был меня подождать… Да какая разница! Пошли.

Барча не спустилась – ни с кувшином, ни без. Так и стояла на площадке. И выкрикивала что-то на чужом языке – быть может, на арабском…

– Бери кувшин, иди за мной!

Женщина загомонила еще громче, почти угрожающе тряся кулаками. Уго окончательно вышел из себя: рабыня не может так себя вести.

– Если ты сейчас не спустишься, я тебя…

Мавританка тут же замолкла, но кулаки не опустила. Уго тоже не стал продолжать: он не знал, чем завершить свою угрозу. Если Барча не спустится – что он с ней сделает? Побьет ее? Выпорет? И Барча почувствовала эти колебания, которых не замечала ни в одном из предыдущих хозяев.

– Я слишком пожилая, чтобы таскать такой большой тяжеленный кувшин.

– Ты моя рабыня, и вовсе ты не пожилая, – только и сказал Уго, пораженный поведением мавританки.

Юноша никак не предполагал, что в отношениях хозяина и раба допустим торг. Он часто видел рабов на побережье: в Барселоне их было множество, и никто не пререкался с хозяевами. Тех, кто в чем-то провинился, наказывали кнутом – прилюдно, в назидание другим рабам. Нет, поведение этой мавританки не укладывалось в общепринятые рамки, а значит, он не должен уступать.

– Подчиняйся мне! – взвизгнул хозяин.

В конце концов Барча согласилась нести один из бурдюков – тот, что поменьше да полегче. Болгарин взял кувшин, а Уго достались и второй бурдюк, и второй кувшин. Несмотря на такое распределение, Барча проделала весь путь до Барселоны, жалуясь и стеная, заставляя спутников делать короткие остановки почти на каждом шагу.

– Куда мы идем? – прохрипела она, пройдя ворота Сант-Антони.

По крайней мере, Барча перестала орать.

Уго ничего не ответил. Теперь все трое погрузились в уличный галдеж. К выкрикам торговцев, нахваливающих свои товары, и горожан, торгующихся о цене, добавлялись кличи тысяч глашатаев, обходивших площади и улицы Барселоны. Сначала, чтобы привлечь внимание, звучала труба, потом глашатаи выкрикивали важные сведения: указы, предписания, самые насущные распоряжения (Уго запомнилось, как после коронации Хуана возвестили, что членам королевского дома запрещается совокупляться в борделях). Все эти приказы барселонцам надлежало знать. Другие выкликали имена должников или преступников, приговоренных к изгнанию из города или осужденных за разбой. Были такие, кто громогласно возвещал о перестройке жилищ; владельцы харчевен сообщали о своих винах и ценах, на них установленных; перекупщики извещали о распродажах, а некоторые горожане таким образом сбывали с рук рабов. О смерти барселонца тоже полагалось кричать во весь голос. Если человек был богат или знатен, о его кончине сообщал всадник в черном, звонивший в колокольчик и побуждавший всех помолиться за усопшего; если же человек не был богат, его имя выкрикивал пеший. Как только путник проходил сквозь городские ворота, его встречала Барселона-сутолока, Барселона-неразбериха, где люди общаются криками.

Здесь ворчание мавританки слилось с остальными шумами. Женщине не терпелось узнать, куда они направляются.

– Поторопись, – без объяснений потребовал Уго.

– Вот же тяжесть! – Барча поравнялась с хозяином именно в тот момент, когда юноша в очередной раз взвешивал задуманный им план.

Для бастайшей это была бы выгодная сделка. Ему же удалось бы наполнить кувшины для удобрения винограда на наделе Святой Марии, а еще переговорить с людьми, которые много знают о кораблях и морских грузах: ведь именно бастайшам поручается выгружать прибывающие в город товары и разносить их по кораблям, готовым отправиться в плавание.

Уго со спутниками внедрились в Раваль и прошли всю Госпитальную улицу от ворот Сант-Антони до Рамблы. «Когда-то здесь хозяйничал Лысый Пес», – вспомнилось Уго. Сначала они поравнялись с госпиталем Вильяр, затем – с приютом для прокаженных (у этих дверей примолкла даже Барча). Потом был и госпиталь Колом, где Уго сумел сбежать от слуги Рожера Пуча, при этом лишив его глаза. Матео все так же не узнавал своего старого врага, когда они случайно встречались на хуторе Рокафорта. Троица миновала монастырь доминиканок и спустилась по Рамбле к верфям.

Была середина февраля, лучи солнца помогали справиться с зимней стужей. На морских волнах качалась большая одномачтовая кока. На берегу Уго встретил бастайшей: они разбирали загородку, защищавшую фасад королевской верфи от ярости прибоя. Уго объяснил грузчикам смысл своего предложения; его встретили забористым смехом, а вскоре к компании присоединились и несколько лодочников.

– Куда тут поссать? – хохотнул бастайш.

– Глоток вина долгий можно? – уточнил другой.

– Как писать, так и пить, – ответили ему из группы.